Ночное солнце - [26]

«Да он кем был в своем колхозе, — удивлялся комбат, — слесарем, столяром, конюхом, механиком? Не офицер, а техник-универсал!»

Действительно, Сергеев умел все, а чего не умел, усваивал мгновенно.

Но больше всего удивляла Чайковского возвышенная любовь, которую лейтенант испытывал к природе. И поразительное знание ее. Он разбирался в следах всех зверей и птиц. И, кстати, умел подражать голосу многих пернатых. Он понимал в грибах, ягодах, травах. Ведал, какие ядовитые, а какие, наоборот, целебные. В лесу он слышал звуки и улавливал запахи, недоступные другим. Видел лучше, чем иной с биноклем. И, естественно, получил за свою службу множество прозвищ, вроде Следопыт, Вождь команчей и так далее, в зависимости от фантазии и эрудиции товарищей.

На действительной он был в пограничных войсках, где его способностями не уставали восхищаться начальники. Задержал нарушителей и был награжден медалью «За отличие в охране государственной границы СССР». Имелись среди его наград и еще две, не так уж часто встречающиеся: «За спасение утопающих», «За отвагу на пожаре». Незаменимый человек на границе!

Но когда подошел конец службы, Сергеев неожиданно для начальства подал рапорт не в пограничное, а в десантное училище.

Его никто не пытался уговаривать. Уже давно было известно, что это бесполезно. Сергеев, что в большом, что в малом деле, решения свои обдумывал тщательнейшим образом, все взвешивал, проверял. Но, решив что-либо, к цели шел не сворачивая. Переубедить его было невозможно, не из-за упрямства, нет, а потому, что он был глубоко убежден в своей правоте и подкреплял любое решение солидной, тщательно подобранной аргументацией.

Заполучив такой самородок, комбат Чайковский обрадовался. Тем не менее долго присматривался к лейтенанту, прикидывал, где тот будет всего полезней, и пришел к выводу — в разведке!

Состоялся разговор. Неофициальный, товарищеский.

— Знаешь, лейтенант (они сидели в военторговской столовой), у тебя столько всяких качеств, — Чайковский улыбнулся, — что прямо не знаешь, за какое из них ухватиться.

— За главное, товарищ капитан, — серьезно ответил Сергеев.

— А какое главное? — Комбат тоже стал серьезным. — Кто скажет?

— Кто ж лучше меня знает?

— Логично, — улыбнулся Чайковский. — Ну и какую бы ты выбрал себе специальность? Что по душе?

— Знаете, товарищ капитан, — как всегда, основательно, неторопливо заговорил Сергеев, — можно выбрать специальность, да не очень-то подходить для нее, а можно быть хорошим специалистом, да вот душа-то как раз к этому делу не лежит. А посредине нюансы…

— Понятно, нюансы, — покивал головой комбат. — Лучше всего, конечно, чтоб и сам хотел и способности имел. Верно? Так куда тебя определить?

— Товарищ капитан, — сказал Сергеев, — скажите свое мнение, интересно, совпадет?

— Разведчиком тебе быть, — заявил Чайковский.

Сергеев улыбнулся:

— Совпало, товарищ капитан. На сто процентов!

— А могло совпасть, скажем, на девяносто пять процентов, да? — усмехнулся Чайковский, скрывая удовлетворение.

С тех пор, куда бы ни перебрасывала служба Чайковского, рано или поздно он перетаскивал за собой Сергеева. Рос в чинах и должностях Чайковский, рос и Сергеев.

И вот сейчас Сергеев явился с докладом.

Генерал одобрительно посмотрел на подполковника — этого офицера он любил.

По данным разведки и наблюдения, силы «южных» на левом берегу Ровной оказались менее значительными, чем ожидалось. Однако их большая рассредоточенность вынуждала распылять и силы десанта. К тому же дамокловым мечом висела над десантом угроза быстрого продвижения резервов «южных». Об этом продвижении никаких новых сведений из штаба генерал-полковника Хабалова не поступало. Единственное, что обещал генерал-полковник, — это применить атомный удар, чтобы преградить путь «южным» в район, захваченный десантом, если положение станет уж слишком тяжелым. Но по тону командующего генерал Чайковский понял, что решится Хабалов на это лишь в самом крайнем случае.

Тревожило и то, что, по непроверенным данным, у «южных» имеются боевые вертолеты, замаскированные где-то неподалеку от аэродрома. Сведения уточнялись.

Комдив был недоволен:

— Что же известно точно? Предполагается, ожидается, а что конкретно?

Конкретными, к счастью, были действия десантников капитана Ясенева. Они молниеносной атакой захватили аэродром, уничтожили эскадрилью базировавшихся там истребителей, подожгли склады с горючим.

В этой молниеносной атаке лишний раз подтверждалась азбучная истина: десантники должны быть готовы к любым неожиданностям, порой к самым невероятным, не предусмотренным никакими наставлениями.

Началось с того, что десантироваться пришлось прямо на голову подразделению аэродромного прикрытия, вести огонь и метать гранаты еще в воздухе. Один из десантников вступил в бой, не успев даже после приземления отстегнуть парашют, который так и улегся белым шлейфом. Солдат перемещался от укрытия к укрытию, а парашют тянулся за ним.

Началась рукопашная, и здесь десантники, мастера этого дела, сразу получили преимущество.

Посредники не успевали записывать фамилии отличавшихся.

Вот гвардеец с противотанковой гранатой в руке устремился к цистернам с горючим. Посредник дает вводную: солдат ранен. Гвардеец мог бы метнуть гранату, отползти и укрыться. Санитары потом окажут ему помощь, перевяжут. Да вот беда: с такого расстояния брошенная им граната, будь он хоть трижды чемпионом-метателем, вреда цистернам не нанесет. И солдат устремляется не туда, где можно укрыться, а к цистернам. У него одна цель: подбежать к ним поближе, чтоб граната сделала свое дело, уничтожила горючее… Посредник фиксирует, что цистерны взорваны, но при этом «гибнет» и солдат.