Ночная погоня - [7]

У Николая наконец не хватило дыхания, и он замолчал.

— Нет, с тобой не утонешь! — закричал Владимир в трубку. — Ты и в воде никому рта не дашь раскрыть! Так правда, что нового?

— Нового — бесконечность! — гудел Николай на другом конце провода. — Газеты прислали из Женевы фото — наша команда в момент объявления победы и надпись: «Советские дзюдоисты — чемпионы Европы; слева направо: капитан команды Второв, Арканатов…»

— Как — Арканатов?

— Вот так, — хохотал Николай, — перепутали, не Анкратов, а Арканатов написали Ну ладно, еще позвоню, а то я из автомата, тут девушка торопит — ей, наверное, «ему» позвонить надо. И не забудь — завтра к нам с Таней и пирогом. Нина ждет.

Владимир огорчился. Вечно путают газеты. Ребята на смех поднимут, скажут: «Чего врал, что чемпион? Арканатов — чемпион». Но огорчение длилось недолго — все же здорово быть чемпионом Европы! И не в тяжелой атлетике там или борьбе, где мы к этому привыкли, а именно в дзю-до, которой заниматься-то наша команда начала совсем недавно. И Николай тоже чемпион!

Тренер Михаил Андреевич часто притворно удивлялся.

— Поразительно! — говорил он. — Опять вместе. Что Европа, что первенство страны — всегда рядом! В прошлом году — Второв первый, Анкратов второй, в этом году — Анкратов первый, Второв второй. У вас как, наперед расписано? Вот друзья!

Действительно, нелегко было найти еще таких друзей.

Вместе в школе, вместе в школе милиции, вместе в заочном юридическом, вместе в секции самбо. В один день вручили им комсомольские билеты, в один день кандидатские карточки.

И даже женитьба Владимира не нарушила этой дружбы. Правда, к девушкам они относились по-разному. Владимир встретил Таню, женился и нашел свое счастье.

Николай на первый взгляд был куда легкомысленнее. Его огненная шевелюра, веселый нрав, густой бас и неиссякаемая любовь к жизни привлекали к нему девушек.

Он был великим охотником до разных, как он выражался, «массовых мероприятий» — загородных пикников, домашних вечеров, коллективных походов в театры, кино, на стадионы. Правда, была у него черта, немало раздражавшая его подруг: Николай слово «массовые» понимал буквально. В «мероприятие» он вовлекал человек по десять. Иногда единственным представителем сильного пола бывал он сам. Но это его не смущало — веселья, острот у него хватало на всех его ревниво посматривавших друг на друга приятельниц.

— Понимаешь, — говорил он Владимиру, — богатство моей натуры настолько велико, а сердце столь любвеобильно, что я просто не считаю себя вправе одаривать какую-нибудь одну счастливицу! Это значило бы обижать лучшую половину человечества. А этого я допустить не могу.

И он весело смеялся, гулко и басовито.

В действительности ему просто никто не правился. А может, причина крылась в другом: в том, о чем не знал никто, кроме Владимира.

У Николая была сестра. Только она, и больше никого на свете. Были у него когда-то отец, мать, старший брат, был дом.

Во время войны хоть и летали еженощно над Москвой немецкие самолеты, разрушений и столице было мало. Но среди немногих словно срезанных бритвой домов. оказался тот, в котором жили Второвы. Небольшой, деревянный, в зеленом дворе на окраине, он взлетел в небо, рассыпавшись словно фейерверк. Рассыпался и похоронил под черными головешками всю Николаеву семью и рано окончившееся детство.

Николаю не было пяти лет, сестренке Нине — четырех. В ту ночь Коля ночевал у тетки: та, бездетная, незамужняя, частенько брала его к себе. Нину, обожженную, с изувеченными ножонками, нашли спасатели в десяти метрах от дома, куда ее, наверное, отбросила взрывная волна. Нина не кричала, не плакала, она лежала молча, устремив неподвижный взгляд в багровое небо.

Было непонятно, как уцелела девочка, но еще непонятнее, как выжила она после ампутации обеих ног.

Детей взяла к себе тетка.

Тетка умерла, когда Николай кончил школу.

Второвы остались вдвоем: брат и сестра-калека.

Она не только потеряла ноги, что-то еще случилось с позвоночником. Словом, ни о каких протезах, даже о костылях не могло быть и речи.

Утром Николай поднимал сестру с постели, переносил в кресло. И там она сидела до вечера, читая, слушая радио, глядя в окно на уходящие вдаль подъемные краны (им дали комнату на седьмом этаже нового дома в Юго-Западном районе). Соседка-пенсионерка (в квартире было всего две комнаты), женщина столь же ворчливая, сколь и добрая, кормила Нину обедом, а то и ужином. Деньги на хозяйство брала, а за свои услуги категорически отказалась, как следует отчитав Николая, когда он предложил ей это.

— Привык со своими бандюгами! А люди людьми должны быть, а не зверьем…

В первый год работы Николай купил сестре телевизор, себе же не покупал даже необходимого (на Нину эта экономия не распространялась). Теперь Нине было не так скучно, когда брат был занят по вечерам на службе.

Вот на сестру и изливал Николай всю свою нежность. На других девушек, наверное, уже не хватало. Для них оставались смех, остроты, всегда бодрое настроение, веселое ухаживание, редкий поцелуй.

Из друзей только Владимир бывал у Николая. И всегда поражался его отношению к сестре. Нина почти всегда молчала, никогда не смеялась, лишь изредка ее бледные губы раздвигала улыбка.