Ночная охота - [38]

— Наверное, — согласилась Зола, — но сейчас это уже не имеет никакого значения.

В серых глазах Золы блестели слезы. Антон попробовал улыбнуться сухими наждачными губами. Перед этими слезами все его умозаключения теряли смысл. Он опять стоял один против целого мира. А за его спиной — Зола. Антон не знал, сумеет ли ее защитить, знал только, что надо жить и действовать так, как будто да. Может быть, это смерть, но не самая худшая для мужчины. Антон приблизился к Золе, обхватил ее разбитыми, в кровоподтеках, руками. Золотистая голова Золы отстранилась. Но разбитые руки не отпускали. Антон, сломив короткое сопротивление, прижал золотистую благоухающую голову Золы к своей разорванной нечистой рубашке. Они качались, обнявшись, на краю болотной ямы, где исчез Омар.

13

Проснувшись, Антон немедленно сунул руку под рубашку. Перевел дух. Медальон был на месте. Зола отсутствовала. На ящике, однако, лежала ее одежда. Не могла же Зола уйти в чем мать родила?

Антон потянулся. Ноги, руки, ребра болели, но меньше. Он чувствовал себя вполне отдохнувшим. В узкое оконце котельной с трудом протискивалось солнце. Антон провел рукой по лицу. Лицо покрылось твердой коркой, хотя кое-где уцелела мягкая несодранная кожа.

Всю вчерашнюю ночь Антон не уставал изумляться.

Зола равнодушно отнеслась к волшебному медальону Елены.

«Ну и что? — зевнула она, посмотрев, как меняются цифры на дозиметрическом столбе при нажатии на кнопки медальона. — Зачем тебе это?»

«Как зачем! — воскликнул Антон. — Можно укрыться в глухом углу! Никто не сунется!»

«В глухом углу? — брезгливо пожала плечами Зола. — Что за радость сидеть в глухом углу?»

Антон растерялся. Он понял, что не сможет объяснить этого своей новой подруге.

«Ненавижу прятаться, — продолжила она. — По мне лучше совсем не жить, чем прятаться, как червяку. Я хочу, чтобы прятались от меня!»

За ужином они от души выпили самогона.

Потом Антон натаскал воды, нагрел котел. Помылся на крыльце,

Следом мылась Зола. Дверь на крыльцо осталась приоткрытой. Лежа на набитом сухой травой матрасе, Антон смотрел на гибкое, золотистое, как бы отрывающееся от земли в слабом неверном свете керосиновой лампы тело Золы. У Антона кружилась голова. Он то проваливался в мгновенный сон — видел зверскую рожу Омара, раскаленную добела железку, то просыпался — видел темную воздушную полосу в приоткрытой двери, звездную пыль в лунной сосновой кроне, змеиный льющийся свет керосинки, длинные пепельные ноги, широкие бедра, круглые груди Золы, медленно перемещающиеся вдоль границы света и темноты.

Ему бы окончательно отрубиться, да в котельной имелось всего одно спальное место. Золе придется спать с ним под одним одеялом. Антону казалось, что если он сейчас бездарно заснет, то не только потеряет во мнении Золы, но пропустит главную ночь своей жизни. В то же время каждое движение причиняло ему боль. Антон дрожал от ожидания и в то же время не был уверен, что окажется на высоте.

Это было странно.

Раньше подобные проблемы перед ним не возникали.

Будь на месте Золы Кан, любая другая девчонка, Антон давно бы спал, здраво рассудив, что для избитого тела предпочтительнее отдых, нежели новое, пусть даже и приятное, испытание.

А тут ждал. И ожидание как бы не имело отношения к телу. Вернее, имело, но не столько и не только к телу.

И все-таки он пропустил мгновение, когда она закрыла дверь на улицу, притушила керосиновую лампу. Очнулся, когда почувствовал рядом длинное прохладное тело. Зола не спешила прижиматься к нему, но как будто болеутоляющий компресс, порыв освежающего ветра унесли его боль, сомнения и сон. Антон забыл о теле.

Задыхаясь, он стиснул Золу, но вдруг понял, что лучше не спешить, как обычно он спешил с Кан, с другими девчонками. С ними Антон прежде всего думал о себе. С Золой — о Золе, о которой, в сущности, ничего не знал. А что знал, то определенно было не в пользу Золы.

Он ослабил хватку. Зола показалась ему хрупкой, слабой и беззащитной. Но это были особенные хрупкость, слабость и беззащитность. Они делали сильным измученного, избитого, неуверенного в себе Антона. Ему явилась неожиданная мысль, что Зола превосходит его во всех отношениях, что он пыль у ее ног, что умереть за нее — счастье. Антон раз и навсегда понял древнего придурка Дон Кихота. До сего времени он полагал, что отношения между мужчиной и женщиной исчерпываются уроком, который некогда преподали учитель биологии и физкультурница. Оказывается, нет. Там, где он видел конец, было начало. Но… чего?

…В котельной стало совсем светло. Антон слез с матраса, с тоской оглядел жилище, которое вскоре предстояло оставить. А он собирался здесь зимовать, заготавливал дрова! Антону часто виделось в мечтах, как он лежит в тепле, читает книгу, в печи беснуется огонь, а снаружи — снежный ветер. Он был убежден, что богатство, власть и сила не стоят уединенного тихого житья, когда миру нет дела до тебя, а тебе до мира, но объяснять это Золе было все равно что объяснять речному ротану преимущества воздушного или подземного образа жизни. «Впрочем, — думал Антон, — это не означает, что надо самому лезть в воду». Но он лез. У него не было другого выхода.