Ночная музыка - [22]

– Тьерри! Китти! – Она вышла в парадный холл позвать детей, хотя понятия не имела, что будет им говорить, если они вдруг вернутся.

И вот некоторое время спустя она неохотно вошла на кухню и увидела, что Китти сидит скрючившись на стуле за кухонным столом с кружкой чая и журналом в руках. Девочка подняла на мать виноватые глаза. Щека у нее была испачкана сажей.

– Я не хотела на него наезжать, – сказала она.

– Знаю, родная.

– Он по-прежнему расстроен из-за папы и вообще.

– Мы все расстроены. Тьерри лишь демонстрирует это… по-своему.

– Мама, здесь невозможно жить. Ты должна была проверить. Тут нет воды, вообще ничего нет. Мы не можем ни согреться, ни помыться. Тьерри в понедельник должен пойти в новую школу. И как, спрашивается, ты собираешься стирать его одежду?

– Ну, тогда воспользуемся прачечной-автоматом. Пока не подключим стиральную машину, – отмахнулась Изабелла.

– Прачечной-автоматом? Мам, а ты сама-то видела эту деревню?

Изабелла тяжело опустилась на стул:

– Ну, тогда придется съездить в соседний город. Где-то ведь должна быть прачечная-автомат.

– Люди больше не пользуются прачечными-автоматами. У всех теперь стиральные машины.

– Тогда постираю его вещи вручную, а потом высушу феном.

– А почему нельзя просто вернуться домой? – взмолилась Китти. – Можно ведь как-то найти деньги. Я возьму на год академический отпуск в школе и пойду работать. Уверена, я смогу найти себе подходящее дело. Мы справимся. – (Изабелла вдруг остро почувствовала собственную ущербность.) – От меня будет польза. Реальная польза. Пусть в Лондоне мы будем жить в нищете. Все лучше, чем в этом доме. Он ужасный. Самый натуральный бомжатник.

– Прости, дорогая. Но это совершенно невозможно. Наше жилье в Мейда-Вейл продано. И чем скорее ты сможешь обрести здесь настоящий дом, тем будет лучше для каждого из нас. Постарайся разглядеть красоту за уродством. Попробуй представить, каким может стать это место. Послушай, – перешла Изабелла на доверительный тон, – переезд на новое место всегда чреват трудностями. Я вот что тебе скажу: я вызову сантехника и он наладит горячее водоснабжение. А затем мы позвоним трубочисту. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как наши несчастья останутся позади. – (Это уже было похоже на план.) – Телефон работает, так что начну прямо сейчас.

Изабелла ободряюще улыбнулась Китти и поспешно покинула кухню, сама толком не понимая, то ли ей действительно не терпится начать действовать, то ли просто хочется убежать от дочери, на лице которой было написано жесточайшее разочарование.

Мамин стеганый восточный жакет казался вызывающе ярким в этом убогом, обшарпанном доме. Китти положила журнал, опустила голову на руки и принялась изучать пряди волос на предмет посеченных кончиков. Но когда это занятие ей наскучило, она задумалась над тем, что бы еще такое сделать на кухне. Мама, конечно, хватила через край, приговаривая, какая Китти умница-разумница. Нет, мама явно не понимает, что Китти хлопочет по дому, просто чтобы удержаться от слез. Ведь расчищая завалы, она могла притворяться, будто все это увлекательное приключение. Причем она теперь отлично видела некоторые изменения к лучшему. По словам ее школьного психолога, она умела держать ситуацию под контролем. Но в те минуты, когда Китти делала передышку в работе, она невольно начинала думать о папе, об их лондонском доме или о Мэри, которая, когда они уезжали, обнимала их и плакала так, будто расставалась с собственными детьми. И в результате Китти хотелось наорать на маму, потому что она осталась единственной, на кого можно было наорать. Но на маму не стоило орать, потому что она до сих пор скорбела. И вообще мама была хрупкой и, по словам Мэри, совсем как ребенок. «Это типично для талантливых людей, – однажды вечером сказала няня Китти. – Ведь они словно большие дети. Не могут повзрослеть. Вся энергия у них уходит на занятие любимым делом». Китти так до сих пор и не поняла, что именно крылось в словах няни: осуждение или, наоборот, восхищение.

Однако Мэри была абсолютно права, и в раннем детстве Китти настолько ненавидела мамину скрипку, что частенько прятала ее, а затем с затаенным волнением следила, как мама мечется по дому в поисках своей Гварнери. Их жизнь была полностью подчинена этому инструменту. Им не разрешалось мешать маме репетировать, слишком громко включать телевизор, заставлять маму чувствовать себя виноватой из-за частых поездок на гастроли. И Китти научилась не обижаться на маму за то, что та никогда не играет с ней в подвижные игры, не помогает ей клеить разные бумажные штучки, так как понимала: маме надо беречь пальцы. Для Китти самым ярким воспоминанием детства было то, как она, притаившись под дверью маминого кабинета, слушала, как мама играет, словно это делало ее, Китти, хоть немного, но ближе.

Она знала, что вполне могла остаться единственным ребенком в семье, поскольку мама сомневалась, сможет ли сочетать музыкальную карьеру с необходимостью заботиться уже о двух детях. И даже после незапланированного появления на свет Тьерри мама так ни разу и не побывала ни на одном из школьных вечеров, ни на игре в нетбол, потому что ей надо было выступать. Они все поймут, когда подрастут, говорил папа, особенно если им удастся найти свое место в жизни.