Ночная княгиня - [35]

Алиса тряхнула головой. Нет уж, единственный выход — это для таких дурочек, как Глинская. Года три назад Алиса рассуждала бы так же. На нее еще никто не смотрел так, как граф Турбенс, никто не хватал потными руками и не… Она поморщилась. Глинской было пятнадцать, когда она не нашла выхода. Алиса теперь старше и не собирается сдаваться.

Уже трижды на балах она встречала омерзительную физиономию графа Турбенса — лысый череп и лицо были сплошь покрыты телесного цвета наростами и бородавками. При виде Алисы он премерзко жевал губами и лысина его начинала светиться капельками пота.

Однажды он подкараулил ее возле туалета, где она решила скрыться, и, ни слова не говоря, принялся жадно ощупывать ее своими отвратительными, жирными пальцами, оставляющими влажные следы на безупречно белом воздушном бальном платье. У нее по-детски задрожали губы, и она чуть было не расплакалась от отвращения к мерзкому господину, имени которого еще не знала, и к собственному измятому наряду. Теперь она ни за что не наденет это платье! Граф подивился тогда — ее реакции, ее дрожащим припухшим губам и слезинкам, — зафыркал гаденько и зашелся приступом сиплого кашля, что и позволило Алисе вырваться и убежать.

Тогда ей казалось, что это — недоразумение, не более чем нелепая случайность, что он никогда бы не дерзнул сотворить с ней такое, будь поблизости кто-нибудь. Но ее надежды рассеялись после разговора с классной дамой, которая в строгой форме выговаривала ей за то, что она позволила себе быть неучтивой с такой бесценной для института особой из попечительского совета, коей был граф Турбенс, и что она, дерзкая девчонка, не смеет вести себя неподобающим образом с кавалером ордена святого Владимира третьей степени и действительным статским советником, к тому же старейшим и почетнейшим опекуном ведомства императрицы Марии Федоровны.

Алиса попыталась было рассказать, что с ней сотворил этот орденоносный статский мерзавец, но наставница прервала ее довольно жестко и бросила: «Все — вздор. Твой долг — повиноваться!»

Перед следующим праздником Алиса предусмотрительно не выпила ни капли воды, чтобы, не дай Бог, не пришлось выйти из бальной залы хоть на минуту. Она не пропустила ни одного танца, лихорадочно улыбаясь молоденьким юнкерам. Боковым зрением она все время следила за графом Турбенсом, нервно постукивающим лорнетом в своей ложе. Между мазуркой и менуэтом граф из ложи пропал, и у Алисы отлегло от сердца. Она так искренне улыбнулась очередному кавалеру, что глаза у того заблестели. Однако радость ее была преждевременной, потому что после менуэта классная дама резко выговорила ей за то, что у нее растрепалась прическа и вид совершенно неподобающий. Она приказала Алисе немедленно покинуть залу и привести себя в порядок.

Граф схватил ее прямо в коридоре. И Алиса догадалась, что здесь все заодно. Это настолько потрясло ее, что она так и простояла истуканом под натиском мерзких лап графа и влажных лягушачьих прикосновений его губ к своей шее. Надеяться отныне было не на кого и не на что. Пожаловаться разве бабушке? Но ведь она собственноручно вручила Алису таким вот графам на растерзание…

И вот теперь, перед приближающимся балом по поводу окончания учебного года, Алиса смотрела в темные воды Невы и с тоской искала выход из сложившегося положения. Она тщетно пыталась вытеснить образ Наденьки Глинской из памяти, но у нее ничего не получалось. Алиса узнала многое о судьбе девушек, имевших несчастье приглянуться кому-нибудь из придворной свиты. И лихорадочно перебирала в памяти подобные случаи. Во-первых, приближалось лето, а значит, ее могут увезти, как Ольгу Львову, в какую-нибудь загородную резиденцию графа. Там он будет делать с ней все то же, что и в коридорах Смольного, или и того хуже… Как хуже — Алиса не представляла, но ей было довольно и того, что пришлось вытерпеть. Судьба ее решится в зависимости от степени толерантности, которую она проявит. Если будет сговорчивой и уступчивой, возможно, получит к осени статус фрейлины при одной из великих княжон. Если же графу что-то придется не по вкусу, ее возвратят в Смольный. Это на ее памяти случалось уже дважды, и она до сих пор вспоминает, как «счастливицы» после возвращения прятали глаза и как их все время шпыняли классные дамы, пока одна из них не померла от чахотки, а вторая не исчезла бесследно. Причем после ее исчезновения по институту упорно ходили слухи, что скончалась несчастная от преждевременных родов.

Алиса в последнее время на прогулках особенно часто и подолгу смотрела на Таврический дворец. Она знала, что дворец подарен императрицей Екатериной князю Потемкину-Таврическому за заслуги его перед державой. Но догадывалась и о том, что главные его заслуги состояли, пожалуй, вовсе не в служении Отечеству. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что император Павел превратил дворец в казармы, устроив манеж и конюшни в лучших его залах. Затем дворец восстановили, но он так и не обрел нового хозяина и, по слухам, до сих пор стоял в запустении.

Воспитанниц института раз в год выводили гулять в Таврический парк. Впечатлений после этого было столько, что хватало до Сочельника. Там можно было увидеть (хотя бы издали) скачущего по дороге посыльного, прохожего, а если повезет и какого-нибудь молодого красавца. После таких прогулок между девочками восстанавливалось перемирие и перед сном в дортуаре они рассаживались на полу, подстелив салопчики, чтобы обсудить увиденное до мельчайших деталей. «Вы обратили внимание, какая на нем была шляпа? Нет?! Так я вам расскажу…» В такие ночи традиционно пересказывали друг другу историю о бравом гусаре, на пари вызвавшемся переночевать в заброшенном замке и столкнувшемся там с призраком князя Потемкина. Дело было в полнолуние, и крик перепуганного юноши многие рассказчицы якобы слышали… История эта передавалась от старших девочек младшим по наследству, поскольку выдумать другую у них не хватало фантазии.