Ночная бомбардировка Нью-Йорка - [2]

- Галкин Сергей Анатольевич? - осведомился штатский злым вибрато и, не дожидаясь ответа, решительно шагнул в прихожую. Военные, два старших лейтенанта, подтянулись за ним. Дверь захлопнулась. - Вам повестка была, почему не явились?

- Какая повестка? Никакой повестки не получал, - в полном замешательстве на всякий случай соврал я. - Кто вы такие?

- Лейтенант, осмотрите мусорное ведро, а вы, - штатский кивнул головой в сторону второго офицера, - корзину для бумаг в туалете.

- Не было никакой повестки, - упрямо цепляясь за ложь, я сделал два шага назад, пропуская лейтенантов на кухню и в туалет. Потом зачем-то посмотрел на часы и радостно воскликнул, не сдержавшись:

- Так время еще не подошло, времени-то только без пятнадцати десять! чем с головой себя и выдал.

- Он сознался, отставить, - скомандовал штатский военным, а мне, окинув пронизывающим прищуром, презрительно скривив губы: "Собирайтесь".

- Никуда я не пойду! - заартачился я. - Это не законно, мне уже тридцать скоро, возраст непризывной, да и, вообще, я невоеннообязанный. Вы хоть знаете, что за статья у меня стоит в военном билете? Мне нельзя...

- Прекратить препирательство! - перебив меня, сердито заорал штатский. Исполняйте приказ, а если нет, у нас найдутся другие средства заставить вас подчиниться, - и чуть ласковей, - в конце концов это ваш гражданский долг. Да, и еще, когда документы собирать будете, не забудьте про водительское удостоверение, оно тоже понадобится.

Я решительно ничего не понимал, на шутку, пусть даже на дурную, это нисколько не походило. Штатский был слишком уж почтенного возраста и слишком серьезен на вид, чтобы так глупо шутить. На роль дурацкого шутника он явно не потянул бы, да и два плечистых лба-старлея, что стояли сбоку, чуть ли не по стойке смирно, вооруженные и хмурые, тоже не были похожи на веселых проказников, падких на розыгрыши.

- Тут какая-то ошибка, и за произвол вы еще ответите. Черти что, пиночетство развели, - промямлил я, натягивая свитер, набор дежурных фраз. (Черта с два они ответят! Даже если выведут меня, поставят к стенке и расстреляют! А в рапорте напишут, что убит при попытке к бегству, и все спишется!)

Я решил подчиниться, а что мне еще оставалось делать? Я один, а их вон сколько, да еще к тому же вооруженные, у лейтенантов кобура так и отвисает, да и у штатского, небось, тоже наган под плащем. И как назло, из дома все ушли, заступиться некому...

- Права не забыли? - побеспокоился штатский, перед тем как выходить.

- Не забыл, - раздраженно ответил я. Сдались ему эти права, все на честном слове держится, а он заладил тут. Не положены они мне, хоть и имеются!

По лестнице спускались таким порядком: штатский чуть впереди, лейтенанты по бокам, за локотки придерживают, чтобы, значит, не убежал. У меня, честно сказать, мысль такая была - дать деру, но не решился, уж больно бдительные, черти.

У самого подъезда стоял наготове с включенным двигателем закрытый фургон цвета хаки с армейскими номерами, в него меня и затолкали. Лишь только я очутился в нем, он тут же очень резво сорвался с места, и мы куда-то покатили. Ехали часа два: вначале фургон часто поворачивал и притормаживал, видимо, у светофоров, а потом все прямо и очень быстро, скорее всего, выехав на трассу. Вот тут я особенно и забеспокоился, стал настойчиво приставать к штатскому с расспросами, истерично требовал объяснений. Позорная строка в моей биографии, да и что говорить - здорово я тогда струсил, до сих пор стыдно за свое малодушие. Это все диссиденты и демократы чертовы, они во всем виноваты - запугали народ тридцать седьмым годом, сталинским террором мозги запудрили. Если им верить, то раз за человеком пришли ночью или, скажем, поздно вечером, посадили в фургон и куда-то везут за город, в неизвестном направлении, так значит непременно в расход пустят. Я так тогда сдуру и подумал, потому и плакал навзрыд, и не столько из-за того, что смерти очень боялся, а потому, что несправедливо так, без суда и следствия, словно я не человек, а букашка какая-нибудь мелкая, раздави меня, и никто не заметит. Обидно это. А штатский тоже, хорош гусь, нет бы мне правду сразу рассказать, чтоб я не мучился понапрасну, молчал всю дорогу - буркнул еще вначале, что всему свое время, да и молодцам приказал держать меня крепче. А я все терзался, только к концу пути чуть успокоился; от всех этих тревог я как-то быстро и совершенно незаметно для себя пожлобел, а ожлобев окончательно, сразу стал смелее, со зла решил даже, что когда стрелять в меня будут, плюну им в рожи, а глаза закрывать не стану...

Фургон резко затормозил, остановился; штатский открыл дверь, выпрыгнул, огляделся, махнул рукой лейтенантам; те в миг меня выволокли. Пока я был в пути, поднялся ветер, облачность усилилась, дождь окреп - стало еще темней, холодней и гаже. От всего этого, да от будущего моего неясного, такая тоска меня обуяла, что хоть волком вой!

"А ведь не плюну, наверное, испугаюсь, да и глаза в страхе закрою", подумалось горько.

Стал смотреть, куда это меня завезли, любопытно все же; смотрю - вроде как поле, большое поле, уходящее краями то ли в лес, то ли просто во мрак, огни кое-где светятся, ногой топнул - твердо, голову наклонил пониже, пригляделся, так и есть - бетон. Все понятно, секретный аэродром, значит, а я зачем здесь тогда? Может, вовсе, не расстрелять меня хотят, а отправят по воздуху куда-нибудь в Сибирь-матушку на рудник, уран для страны добывать? Вот почему, оказывается, штатский на счет прав беспокоился, у них там водителей не хватает, мрут быстро, а я, значит, шоферить буду. Но ведь это неправильно, неувязочка вышла, мне же нельзя!