Ночи нет конца - [12]

– Конечно, уверен, – грубовато ответил я. – Хотите, чтобы я достал из-за пазухи диплом или повесил на шею бронзовую табличку, на которой указаны часы приема?

– Мы с вами найдем общий язык, – фыркнула пожилая дама. – Как вас зовут, милочка?

– Хелен, – едва слышно произнесла вконец смутившаяся девушка.

– Хелен? Какое славное имя. – И действительно, у нее это славно получилось. – Ведь вы не англичанка? И не американка?

– Я из Германии, госпожа.

– Не называйте меня госпожой. А знаете, вы прекрасно говорите по-английски. Вот как, из Германии? Уж не из Баварии ли?

– Да. – Улыбка преобразила довольно невзрачное лицо немки, и я мысленно поздравил пожилую даму. Ей ничего не стоило заставить раненую забыть о боли.

– Из Мюнхена. Может, знаете этот город?

– Как свои пять пальцев, – с благодушным видом ответила ее собеседница. – И не только Хофбраухауз. Вы ведь еще совсем молоденькая?

– Мне семнадцать.

– Семнадцать, – грустно вздохнула дама. – Вспоминаю свои семнадцать лет, моя милая. То был совсем другой мир. Трансатлантических авиалайнеров в то время не было и в помине.

– По правде говоря, – пробурчал я, – и братья Райт не успели тогда еще как следует взлететь. – Лицо пожилой дамы показалось мне очень знакомым, и я досадовал, что не могу вспомнить кто она. Наверняка оттого, что привычное ее окружение ничуть не походило на мрачную стылую пустыню.

– Хотите меня обидеть, молодой человек? – полюбопытствовала она, но на лице ее я не обнаружил следов возмущения.

– Разве кто-нибудь посмеет вас обидеть? Весь мир лежал у ваших ног еще при короле Эдуарде, мисс Легард.

– Так вы узнали меня, – обрадовалась дама.

– Кто не знает имени Мари Легард. – Кивнув в сторону молодой немки, я добавил:

– Вот и Хелен вас узнала. – По благоговейному выражению лица девушки было понятно, что для нее это имя значит столько же, сколько и для меня. В течение двадцати лет Мари Легард была звездой мюзик-холла и тридцать лет королевой оперетты. Она прославилась не столько своим талантом, сколько природной добротой и щедростью, которые она пыталась скрыть от мира острым языком, – она основала с полдюжины сиротских приютов в Великобритании и Европе… Имя Мари Легард было одним из немногих имен в мире эстрады, пользовавшихся поистине международной известностью.

– Да, да. Вижу, вам знакомо мое имя, – улыбнулась мне Мари Легард. – Но как вы меня узнали?

– Естественно, по фотографии. На прошлой неделе я видел ее в журнале «Лайф», мисс Легард.

– Друзья зовут меня Мари.

– Но мы с вами не знакомы, – возразил я.

– Я потратила целое состояние на то, чтобы фотографию отретушировали и сделали более-менее приличной, – ответила дама, задумавшись о своем. – Фотография получилась превосходная. Самое ценное в ней то, что она имеет сходство с моим нынешним обликом. Всякий, кто узнает меня по ней, становится моим другом на всю жизнь. Кроме того, – добавила она с улыбкой, – к людям, спасающим мне жизнь, я не испытываю иных чувств, кроме дружеских.

Я ничего не ответил: надо было как можно скорее закончить перевязку руки и плеч Хелен. Та уже посинела от холода и не могла сдержать дрожи.

Мари Легард одобрительно посмотрела на мою работу.

– Вижу; вы действительно кое-чего поднахватались, доктор… э…

– Мейсон. Питер Мейсон. Друзья зовут меня Питером.

– Значит,будете Питером. Давайте, Хелен, облачайтесь как можно быстрее.

Пятнадцать минут спустя мы были уже в лагере. Джекстроу пошел распрягать и привязывать собак.

Мы с Джоссом помогли обеим женщинам спуститься по крутой лестнице в нашу берлогу. Но, оказавшись внизу, я тотчас же позабыл и о Мари Легард, и о Хелен, пораженный представшей мне картиной. Гнев и тревога на лице Джосса, стоявшего рядом, сменились выражением ужаса. То, что он увидел, касалось каждого из нас, но Джосса в особенности.

Раненый летчик лежал там же, где мы его оставили. Остальные стояли полукругом у печки. У их ног валялся большой металлический ящик. Это была рация, наше единственное средство связи с внешним миром. Я плохо разбираюсь в радиоаппаратуре, но даже я, как и остальные, понял – и мысль эта обожгла меня кипятком, – рация разбита без всякой надежды на ремонт.

Глава 3 Понедельник С двух до трех ночи

Воцарилась гробовая тишина. Лишь полминуты спустя я сумел заговорить. А когда заговорил, голос мой звучал неестественно тихо в неестественной тишине, нарушаемой лишь стуком анемометра.

– Великолепно. Действительно великолепно. – Медленно обведя взглядом присутствующих, я ткнул пальцем в изувеченную рацию. – Что за идиот сделал это? Кому пришла в голову такая гениальная мысль?

– Да как вы смеете, сэр! – Побагровев от гнева, седовласый «полковник» шагнул ко мне. – Попридержите свой язык. Мы не дети, чтобы с нами…

– Заткнись! – произнес я спокойно, но, по-видимому, в моем голосе было нечто такое, от чего он, стиснув кулаки, умолк. – Ну, так кто мне ответит?

– Пожалуй… пожалуй, виновата я, – выдавила стюардесса. Ее лицо, на котором неестественно ярко выделялись широкие брови, было таким же бледным и напряженным, как и тогда, когда я впервые увидел ее. – Я во всем виновата!

– Вы? Единственный человек, который должен знать, как важна для нас рация? Ни за что не поверю!