Ночи и рассветы - [152]

— Стреляют! — крикнул Космас Спиросу.

Обернувшись, он столкнулся лбом с каким-то незнакомым мужчиной и увидел вплотную возле своих глаз его белые от ужаса глаза.

Накатила новая волна, она вынесла их на тротуар и с размаху швырнула на стену. Сзади не смолкали крики, на мостовой падали демонстранты; их смутные очертания скользили и наплывали друг на друга.

Снова застрочил пулемет, и первым, кого отчетливо увидел Космас, был белобородый дед — он тоже бежал к стене. В нескольких шагах от тротуара он остановился, упал на колени и, опершись руками, лег на мостовую мягко и бесшумно, словно на кровать. Янна смотрела на него выкатившимися глазами и что-то кричала. Космас закрыл ее глаза рукой. На щеке у Спироса он увидел кровь.

— Да, обожгло, — пробормотал Спирос, ощупывая щеку. — Нужно отходить назад. Здесь они всех нас перестреляют. Назад, не отставайте!

Какой-то юноша, вскарабкавшись на окно, кричал в рупор:

— Смерть предателям!

Космас потянул его за ногу.

— Рупором все равно не убьешь, молодой человек, — сказал Спирос. — Покричи-ка лучше, чтобы отступали назад, но не скопом, постепенно, без паники…

Парень поднял рупор, но его голос потонул в страшном реве — очень низко, над самыми крышами домов, пролетали самолеты. Одна тройка… вторая… третья… Самолеты уносились и возвращались, набирая высоту и падая вниз, прямо на людей. Спускаясь, они оглушали воем сирен, поднимаясь, открывали в воздух бешеный пулеметный огонь. Люди падали на землю, закрывали глаза; голосили женщины, плакали дети — безоружный и беззащитный народ, открытый огню и смерти, море беспомощных существ.

Из-за дворца показались бронемашины, тяжелые танки «Уинстон Черчилль». С высоких башен, мрачные и непроницаемые, смотрели на народ солдаты колониальных войск, невежественные, послушные тирании рабы; стреляя в воздух, они соскакивали с бронемашин, оттаскивали в сторону убитых и раненых и окровавленными руками расчищали путь для тирании…

Бронемашины двигались вниз по улице, мостовая трещала и оседала под тяжелыми гусеницами. Из башенок строчили пулеметы…

* * *

Самолеты кружат над городом, пикируют на улицы и площади; бронемашины бороздят мостовые и разгоняют народ. Главнокомандующий генерал Скоби публикует приказы — в Афинах и Пирее объявлено военное положение, военные трибуналы подвергнут суровому наказанию всех нарушителей порядка. ЭЛАС должен сдать оружие. И население тоже.

На здании, где расположен Центральный комитет ЭАМ, над фигурой бородатого партизана, обозревающего площадь Клауфмона, появился огромный плакат: «Когда народу угрожает тирания, он должен выбирать — цепи или оружие!» Цепи были отвергнуты, оружие еще не появилось.

Поздно вечером Космас зашел в редакцию. У входа в типографию усиленный патруль. Спирос читает коммюнике ЭАМ, которое пойдет в завтрашний номер. «…Мы надеемся, что правительства союзных держав, а также само британское правительство осудят грозящие опасными последствиями, безответственные действия господ Липера и Скоби. Долой правительство военных преступников! Мы требуем немедленно сформировать правительство истинного национального единства — без военных преступников, без предателей, без убийц!..»

— Будь на то моя воля, — сказал один из редакторов, с перевязанной рукой, — ничего этого я бы не давал и выпустил бы газету немедленно с одной только фразой: «Граждане Афин, вся Греция — в бой!» И ни слова больше.

Редактор был стар и дрожал от нервного возбуждения.

— Посмотрим… Еще рано, — говорили другие. — Есть надежда, что после всех этих событий правительство наконец подаст в отставку. Сколько крови у него на совести…

Редактора эти ответы не убедили. Но возражать он не стал. Может быть, потому что сам хотел верить в мирный исход и желал, чтобы его недобрые предчувствия оказались напрасными.

VII

На другой день распространился слух, что правительство ушло в отставку.

Был понедельник, город проснулся без обычного шума и оживления — магазины закрыты; словно деревенские кладбища, пустуют рынки и торговые ряды. По Университетской, где еще не высохла пролитая вчера кровь, идет за катафалками народ. Впереди траурные знамена, девушки несут венки. Сколько часов длится это шествие? Из толпы шлют проклятия убийцам. На плошади Конституции народ падает на колени, поет гимн в честь погибших героев. Воздух тяжкий и струится так же медленно, как скорбная мелодия… Снова появляются самолеты, снова чертят грозные, сердитые круги в спокойном фиалковом небе. На перекрестках ожидают танки «Уинстон Черчилль» и бронемашины. Народ провожает в последний путь вчерашние жертвы — снова мирный, безоружный, не прикрываемый ни самолетами, ни танками, ни пулеметами.

— Не исключено, что редакции придется переселиться, — сказал на обратном пути Спирос. — Нужно быть наготове.

Они уже спустились к Омонии, как вдруг услышали взрывы и пулеметные очереди. На улице Афины они снова увидели повторение вчерашнего: прижимаясь к стенам, по тротуарам бежали согнувшиеся люди, вдогонку им строчили пулеметы и разрывались гранаты. Из гостиниц, где уже третий месяц засели террористы, обстреливали безоружных, возвращавшихся с кладбища афинян.