Ночи и рассветы - [127]

— А ты можешь завтра не поехать?.. Вот то-то и оно! Я тоже, если скажут, поеду. А сейчас спи. Война скоро кончится, и мы будем ждать друг друга где угодно и сколько угодно…

Янна стала укладываться поудобнее. Кровать была деревянной, и вместо матраца они подстелили какое-то пальто с жестким, словно иголки, ворсом.

— Чем занимается сейчас твой отец? — вдруг спросил Космас.

— Сооружает, наверно, новые платформы, — тихо рассмеялась Янна. — Ты знаешь, какой он упрямый… Считает, что каирское правительство хитрая ловушка, что условия нам предлагают кабальные и соглашаться на них мы не имеем права. Одним словом, он говорит, что нужно отстаивать ПЕЕА. Только на этот раз он, к сожалению, неправ…

— Почему ты так думаешь?

— Все против него…

— Так не судят…

Янна резко повернулась.

— Давай не будем об этом. Есть люди, которые знают лучше нас…

Он поймал ее руку, мягкую и теплую. Их пальцы сплелись, и Космас мгновенно забыл, что Янна устала и завтра ей рано вставать. Янна отняла у него руку, но он снова нашел ее.

Вдруг в комнате раздался странный треск, похожий на скрип двери или шипение жира на раскаленной сковороде.

— Что это?

— Твоя лампа! — засмеялась Янна. — Встань, погаси ее…

Жир в лампе кончился, догорал высохший фитиль.

— А ведь мне дали ее на три дня! — схватился за голову Космас.

— Гаси же, гаси!.. Ох, как пахнет! — Янна сморщилась и закрыла лицо ладонями.

Потушить фитиль оказалось не просто, Космас гасил его пальцами — сантиметр за сантиметром. В комнате стоял запах прогорклого жира.

VI

Янна уехала на рассвете. Не поднимая головы, Космас работал целый день и целый вечер. На следующее утро он явился в штаб с готовым отчетом. Дядя Мицос перелистал первые страницы и остался доволен.

— Хорошо! Очень хорошо! Мне нравится твой деловой стиль, конкретно — имена, цифры. А то знаешь как бывает? Просишь отчет, а тебе принесут стихи или поэму в прозе, и что с ней прикажешь делать? Морока, да и только! Потом решишь отдохнуть, мозги проветрить, открываешь поэму и читаешь — отчет! Я давний друг поэзии, но в последнее время с горечью замечаю, что таких поэм все больше и больше, растут, словно грибы после дождя…

Из штаба Космас направился в редакцию «Астраса», Бубукис прислал ему записку и просил заглянуть. За длинным столом посередине комнаты сидели, склонившись над бумагами, шесть редакторов. Над столом висела электрическая лампочка, и свет ее падал на лысину восседавшего в центре Бубукиса.

— О! — с артистической выразительностью воскликнул Бубукис и вскочил с места. — «Астрас» с почтением приветствует одного из своих основателей!

Он познакомил Космаса со своими коллегами. Все, кроме Элефтерии, были новыми здесь людьми. Элефтерия сидела по правую руку Бубукиса.

— Садись сюда! — пригласил его на свое место Бубукис.

Но Космас сел на скамейку.

— Ты меня не обхаживай, давай напрямик. Чем я обязан такому приему?

— Да ты сам, наверное, догадался, — улыбнулся Бубукис. — Завтра мы всей редакцией думаем пойти к командованию и затребовать тебя к нам. Что скажешь?

— Согласен. Вы спасете меня от худшего варианта. Чует мое сердце, что меня хотят послать…

— На виселицу! — убежденно сказал один из редакторов, самый высокий, фельетонист с псевдонимом Анаксимандр.

— Хуже! К англичанам!

Поднялась веселая суматоха, и самым шумным оказался Анаксимандр. Он размахивал длинными руками, его тонкие, нервные пальцы постукивали по столу, по стулу, по скамье и стенам. Анаксимандр воинственно заявил, что завтра утром пойдет к генералу, которому нравятся его фельетоны, и не оставит там камня на камне, если редакции откажут в ее просьбе…

В разгар их оживленной беседы заскрипела дверь в глубине комнаты. Не успела она открыться, как редакторы дружно умолкли и, словно по приказу, склонились над бумагами. Космас поразился: они вели себя, как набедокурившие школьники.

Дверь между тем отворилась. Быстрым, неслышным шагом к столу подошел мужчина лет тридцати с вьющимися черными волосами, весь перепачканный типографской краской. Он заглянул в бумаги и, убедившись, что верстка не готова, стал сердито ругаться:

— Есть у вас совесть или нет? Сколько можно чесать языками? Вы болтаете, а нам за вас расплачиваться?

Он грозно оглядел редакторов и, еще больше рассерженный их молчанием, резко повернулся и направился к двери.

— Все! Терпения больше нет! Мы уходим!

Бубукис бросился ему наперерез.

— Мы больше не будем! Ты прав, Прометей…

— Что? Прав? Уходим — и точка!

Прометей рвал и метал, и Космас восхитился смелостью Бубукиса, который неустрашимо закрыл дверцу своим телом.

— Да пойми ты нас хоть сегодня! Пришел Космас, ну, мы и сказали на два слова больше положенного…

Услышав о Космасе, Прометей неожиданно смягчился.

— Это ты Космас? — спросил он и подошел поближе.

Бубукис поспешил их представить:

— Прометей, заведующий нашей типографией.

— Очень рад! — протянул ему руку Космас.

— Дай я тебя расцелую! — И как был, весь в типографской краске и бензине, Прометей обнял и трижды поцеловал Космаса. — Ты меня, конечно, не знаешь, мы так и не встретились. Ведь это меня собирались направить к вам в типографию, но я, как назло, заболел, и послали подлеца Сарантоса… Янна твоя хорошо меня знает, мы вместе работали с ней и с бабушкой Агнулой. Помнишь бабушку Агнулу?