Ночи дождей и звезд - [57]

— В иные дни труднее, чем в другие, — ответил он. — Вонни, у тебя везде добрые друзья.

— Нет, я с ними со всеми постоянно ссорюсь.

— О ком ты думаешь?

— Об этой глупенькой Фионе. Сказала ей, что ее парень не вернется. Она расплакалась. Но я-то знаю, где он, а она не знает.

— Тише, тише, сама-то не расстраивайся.

— Я не имела права так поступать, Андреас. Я не Господь Бог.

— Ты сделала это в ее же интересах, — успокоил он.

— Я должна ей сказать, где он, — вдруг встрепенулась Вонни.

— Сомневаюсь, что это мудро.

— Можно воспользоваться твоим телефоном, Андреас?

— Пожалуйста…

Она набрала номер и заговорила с Фионой:

— Звоню, чтобы сказать, что не имела права кричать на тебя сегодня. Я очень сожалею, очень.

Андреас ушел, чтобы не мешать ей. Он знал, как трудно Вонни признаться в собственной неправоте.

В номере Эльзы Фиона глядела на трубку телефона в полном недоумении. Она ожидала всего, но только не этого. Она не знала, что сказать.

— Все нормально, Вонни, — неуверенно пробормотала она.

— Ничего хорошего тут нет. Он молчит потому, что он в тюрьме в Афинах.

— Шейн в тюрьме! О господи, за что?

— Что-то связанное с наркотиками.

— Неудивительно, что от него никаких вестей. Бедный Шейн… Неужели они не позволили ему связаться со мной, чтобы сообщить?

— Он пытался с тобой связаться в итоге, но лишь для того, чтобы ты внесла за него залог, и мы сказали…

— Ну конечно, я внесу залог. Почему мне никто не сообщил?

— Потому, что мы решили, что без него тебе будет лучше, — запинаясь, произнесла Вонни.

Фиона рассвирепела:

— «Мы решили». Кто это «мы»?

— Йоргис и я, но в основном я, — призналась Вонни.

— Да как вы посмели, Вонни? Как смеете вы вмешиваться в мою жизнь? Теперь он думает, что я не потрудилась связаться с ним. И все из-за вас.

— Именно поэтому я звоню теперь, — оправдывалась Вонни. — Я отвезу тебя к нему.

— Что?

— Я в долгу перед тобой. Поедем вместе на пароме в Афины утром, отведу в тюрьму и выясню, что происходит.

— Зачем вы это делаете? — засомневалась Фиона.

— Возможно, потому, что поняла наконец, что это твоя жизнь, — сказала Вонни. — Встретимся в гавани на восьмичасовом пароме завтра утром. — И она вернулась и села рядом с Андреасом.

— Сработало? — спросил он.

— Не знаю, завтра будет ясно. Но чувствую себя как-то увереннее. Ты сказал, что в иные дни труднее, чем в другие. Как у тебя дела сегодня?

— Не особенно. Написал Адонису в Чикаго, и он уже должен получить письмо. Но он молчит. Написать было трудно, а еще труднее остаться без ответа. Но думаю, не стоит сдаваться, Вонни. У Маноса и остальных на катере шансов не было никаких, поэтому я намерен идти до конца.

— Ты написал Адонису? — У нее радостно заблестели глаза.

— Да, никто не знает, кроме тебя и Йоргиса.

— Как я рада, какой ты умница, что сделал это. Он обязательно отзовется. Верь мне.

— Почему я должен тебе верить? Если серьезно, так ты сама ни во что не веришь. Почему тебе все должны верить?

— Я знаю, он позвонит. У тебя включен автоответчик? Ты вечно забываешь это сделать. Адонис вернется, уверена, вернется. Допустим, он скоро приедет, его комната готова?

— Там все как было при нем, — пожал плечами Андреас.

— Но там надо покрасить. Прибраться для него.

— Может быть, он никогда не вернется, мы лишь продлим мое разочарование.

— Не надо предаваться унынию, это страшный грех. Давай сделаем это сегодня. Я закончила твою долму. Убери ее в холодильник и найди краску. У тебя есть кисти?

— Да, в сарае в углу двора… Они, возможно, немного засохли. Гляну, где у меня растворитель.

— Да, но следи за мной, один неверный шаг, и я снова окажусь на скользкой дорожке.

Он с удивлением посмотрел на нее. Она действительно сделала решительный шаг в жизни. Лицо ее снова светилось жизнью и оптимизмом. Ради этого можно было и комнату покрасить, лишь бы она не сорвалась.

Даже если сын не вернется, дело было стоящее.

Глава четырнадцатая

— Мама?

— Дэвид! — От радости в ее голосе у него защемило сердце.

— Мама, получил твое письмо о премии.

— О, Дэвид, я не сомневалась, что ты позвонишь. Я знала. Какой ты умница, что позвонил так скоро.

— Понимаешь, я не уверен, что происходит… Не хотел уточнять даты возвращения, рейсов… Слушать планы и обсуждения, что ему надеть на церемонию.

— Папа будет так рад, когда узнает, что ты звонил, очень обрадуется.

Он уже начал чувствовать знакомое давление, которое они на него оказывали. Ощущение тяжести концентрировалось в груди.

Мама продолжала радостно болтать:

— Отец вернется приблизительно через час, до чего же он обрадуется.

— Он, конечно же, в субботу не на работе?

— Нет, нет, просто… э… его нет…

Дэвид удивился.

Папа ходил в синагогу не каждую неделю, но только по большим праздникам. Субботы он всегда проводил дома.

— Что он делает? — спросил Дэвид.

— О, понимаешь… это… — Мама была в замешательстве.

У Дэвида вдруг внутри все похолодело.

— Папа болен? — внезапно спросил он.

— Почему ты так думаешь? — В ее голосе послышался страх.

— Не знаю, мама, вдруг мелькнула мысль, что он, может быть, заболел, а мне не сказал, и вы оба молчали.

— Это чувство появилось у тебя внезапно, далеко в Греции? — задумчиво произнесла она.