Ночь Волка - [51]

– Промазал, надо же, не тот глаз закрыл, наверное. Повторить, что ли, а?

Марат разлепил губы, открыл рот, но чихнул, потом еще и еще.

– Будь здоров, – машинально сказал Костин.

Марат кивнул:

– Спасибо, из твоих уст это особенно приятно услышать. Но я хотел сказать, что повторять уже нельзя.

– Это почему же?

– Видишь ли, друг, мой, если во время казни приговоренный остается, жив, то его нельзя снова казнить, де-юре казнь уже состоялась. Например, если рвется веревка, то второй раз уже не вешают, так принято во всем мире. Устои, видишь ли, а их менять опасно.

Костин, слушавший Марата открыв рот, наконец, взял себя в руки и сказал:

– Ну, ты даешь, вот слушаю тебя и, прямо, оторопь берет от твоей наглости; да мне насрать на все твои устои, понял.

– Да, – серьезно сказал Марат, – причем это было видно с самого начала. С тобой каши не сваришь. Однако открой форточку, дышать нечем.

– Да пошел ты, козел, еще командовать здесь будет, – крикнул Костин.

– Я не командую, а прошу, – заметил Марат, – знаешь, пословицу – «перед смертью не надышишься» – так вот – осталось мне мало, а дышать здесь совсем нечем.

– Ладно, – буркнул Костин, – сразу видно, что ты не охотник, настоящему охотнику пороховой дым только в радость.

Он открыл форточку, и в комнату потянуло свежим морозным воздухом.

– Я, дорогой товарищ, в армии, в артиллерии служил, дыму наглотался на всю оставшуюся жизнь, – сказал Марат.

– А я погранцом был, – гордо произнес Костин.

– А-а, вот оно что, а я смотрю, физиономия твоя мне чем-то знакома, не тебе ли я в прошлом году в парке Горького морду набил, во время вашей всесоюзной гульбы, а?

– Ты хочешь, чтобы я еще раз тебе прикладом заехал, – спросил Костин.

– Ну что ж, если очень хочется, заедь, – разрешил Марат.

– Ладно, уж, не буду бить, – добродушно сказал убийца.

– Это мне напоминает одно из доказательств доброты Ленина, про то, как он брился опасной бритвой, а к нему дети подошли, он на них посмотрел и ничего не сказал, а ведь мог лезвием полоснуть.

Костин хмыкнул и сказал:

– Честно говоря, ты единственный, кого мне убивать не хочется, чем-то ты мне симпатичен, и байки хорошо травишь, ну просто талант пропадает, можно сказать, но и в живых тебя оставить не могу, сам понимаешь.

Костин ненадолго задумался, а потом сказал:

– Слушай, давай так договоримся, ты мне рассказываешь какую-нибудь историю про любовь, если к тому времени, когда ты закончишь, наступит утро, то я дам тебе шанс на спасение, – уйду. А?

– «Тысяча и одна ночь», – сказал Марат.

– Во, во, как в тысяче и одной ночи, как догадался?

– Это было нелегко.

– Ну, че, «Шехерезада», согласен?

– И руки развяжешь?

– С развязанными руками и дурак спасется, к тому же развяжи тебе руки, ты же мне сразу в глотку вцепишься, нет. Я оставлю тебя, как есть и это уравняет наши шансы. Пока ты освободишься, я далеко уйду.

– А если я не смогу развязаться?

Костин пожал плечами:

– Значит, ты проиграл, вообще-то, ты и так проиграл, но я даю тебе фору, задним числом, добавочное время. Ну, че ты торгуешься, выбора у тебя нету.

– Нету, – согласился Марат, – но я не в форме, голова болит, так, что стреляй.

– Не, не, подожди, как это стреляй, мы ведь договорились, а что голова болит, так это ерунда, голова это кость, как говорил один боевой генерал, а кость болеть не может, таблетку могу тебе дать, хочешь, нет? А что тебе может помочь еще?

– Гильотина, – сказал Марат.

– Утром, – пообещал Костин.

– Тогда стакан водки.

Костин тяжело вздохнул:

– Нету водки, сам бы выпил, вот сухари есть, НЗ, так сказать, а водки нету.

– Ты же утром последнюю бутылку уволок отсюда.

– Я ее выронил, когда от волков убегал.

– А ты сходи, поищи.

– Умнее ничего не придумал?

– Сейчас придумаю, – сказал Марат.

– Ну, ну, ты, вроде умный, давай думай.

– Уже придумал.

– Ну?

– Дай сначала зеркало, – попросил Марат.

– Это еще зачем?

– Посмотреть хочу на себя.

– Не смотри лучше, расстроишься, – сказал Костин. Но все-таки встал и поднес к лицу Марата небольшое зеркало, лежавшее на серванте. Разглядев свой опухший нос и залитые кровью разбитые губы, Марат едва удержался от нового оскорбления в адрес Костина, приклад ружья находился в опасной близости от лица.

– Спасибо, достаточно, – сказал Марат.

Костин положил зеркало на сервант и вернулся на свое место.

– В кармане моей куртки лежат ключи, – мрачно сказал Марат, – сходи к машине, открой водительскую дверь, внизу слева рычажок, открой капот и вытащи бачок опрыскивателя.

– Зачем?

– В нем водка.

– Как это водка, ты, что же туда водку заливаешь? – недоверчиво спросил Костин.

– Дешевую.

– Это называется, – зажрались, – возмущенно сказал Костин и отправился к машине. Вернулся, держа обеими руками пластмассовый короб и недоверчиво нюхая содержимое.

– Не отравишь?

– Это был бы выход, жаль, не додумался.

Костин долгим подозрительным взглядом смотрел на пленника, затем хлопнул себя по лбу и сказал:

– Че я голову ломаю, ты первый выпьешь.

Криво усмехнувшись, Марат заметил:

– Знал бы, что из бачка пить придется, не стал бы экономить, «Кристалловскую» залил бы. Да-а и на старуху бывает проруха.

– У нас это по-другому называется, – ухмыльнулся Костин, – на хитрую задницу есть хрен с винтом.