Ночь вампиров - [12]

— Что вас смущает, Кузьма Иванович?

— Звание офицера присваивает государство. Разве не так?

— Оно вам, насколько мы знаем, давно присвоено. Производить вас в майора фирма не собирается. Так что речь идет просто о должности. А назвать ее мы можем как угодно. Кто-то предпочитает привлекать для охраны предприятия рэкетиров. Мы полагаемся на кадры милиции.

— Хорошо, — сказал Мудров. — Считайте, предложение принято. В чем будут мои обязанности?

— У нас возникло подозрение, что предприятие стало объектом внимания преступников. Вам поручается установить, так ли это. Если да, то вам следует выяснить, чьему вниманию мы обязаны, что нам следует ожидать от этой публики? Как видите, вопросы простые и ответы на них требуются предельно точные. Справитесь?

— Несомненно. Когда мне приступить?

— Зарплата вам пошла с этого часа. Триста рублей в месяц. Устроит?

Мудров чуть не задохнулся от приятной неожиданности.

— Да я… Да что вы… Конечно!

Неделю спустя офицер по безопасности докладывал дирекции о результатах своего расследования. В комнате правления фирмы его слушали Рюмин и технический распорядитель «Экомастера» Гамлет Кесоян. Причем последний сидел на кожаном диване, стоявшем у стены, и потому все время был за спиной Мудрова.

— Вы не ошиблись, Эдуард Маркович, — докладывал Мудров. — За фирмой ведется слежка. Только за эту неделю здесь трижды появлялась машина, зеленый «москвич». Приедет, постоит…

— И подолгу стоит?

— По часу, не меньше. Водитель не выходит.

— Чья машина, известно?

— Так точно. Владелец — Клыков Тимофей Васильевич. Местный житель. Три судимости. Двадцать лет срока. Однажды амнистирован. По моему предположению, возглавляет банду местных рэкетиров. Держит в руках игорный бизнес на вокзале и базаре. Контролирует проституток.

— Почему его не берет милиция?

— Чисто работает. Пока на него нет никаких выходов. Клык — это его кличка — вор в законе. По мелочам не разменивается. Ведет дело с проверенными посредниками. Они дирижируют делами от его имени.

— Расскажите о Клыкове подробней, — раздался за спиной Мудрова голос технического распорядителя. Голос звучал глухо, с сильным армянским акцентом. — Кто он и откуда?

— Клык? Он здесь и родился. В Кизимове. Семья нормальная. Отец работал слесарем в железнодорожных мастерских. Мать — повариха в заводской столовой. Я ее хорошо помню. Когда началась война, отца в первые же дни угнали на фронт. И он сразу погиб. Мать это подкосило, она и сорвалась с нарезки… Поскольку у нас проституции не было.

— Разве? — спросил Рюмин насмешливо.

— Именно, — спокойно возразил Мудров. — Чего вы улыбаетесь? Проституция — промысел. Твердая такса. Постоянная охота за клиентом. А она пошла по рукам, но не за деньги.

— Понял, — сказал Рюмин. — И что?

— А то, что стала ночевать в канавах. Не знаю уж, когда Тимофей совершил первую кражу, только попался пятнадцатилетним пацаном. И его законопатили в трудколонию. Оттуда вышел уже настоящим уркой. Так сказать, получил образование. В восемнадцать лет снова сел за решетку. Получил срок за поножовщину. Сейчас ему пятьдесят один. За время отсидок поумнел. Стал хитрым, осмотрительным. Вошел в статус пахана. Теперь режет людей не сам, а поручает другим. Его дело — считать доходы и планировать операции. Он вроде паука, который сидит под листком и ждет, когда в сплетенную им сеть попадет добыча.

— Могли бы этого паука давным-давно прихлопнуть, — заметил Рюмин.

Мудров скептически усмехнулся.

— У нас, худо-бедно, законность. Плевали на нее только когда за политику прихватывали. Усомнишься, что Леонид Ильич Брежнев друг народа — и, будь добрый, садись. Клык в политику не лез и не лезет, тихо сидит. А шушера, которая вокруг него крутится, показаний на него не давала и не даст. Что страшнее — отсидеть пять лет или жизни лишиться? На всякий случай скажу: убийцы больше всего боятся смерти.

— Неужели так?

— Точно. Продажного штымпа за Клыка пришьют независимо оттого, где он находится — на воле или в зоне. И концов на найдешь.

— Что такое штымп? — спросил Кесоян.

— Стукач, доносчик, — ответил Мудров не оборачиваясь.

— Вы думаете, Клык заинтересовался нами? — снова спросил Кесоян.

— Нет сомнения. Такой зря дел не делает.

— И сколько у него людей?

Теперь Мудров вынужден был повернуться к Кесояну лицом.

— Доверенных? Примерно пять человек.

— Кто они, известно?

— Первый — Владимир Топориков. Кличка Топорок. Тридцать лет. Две судимости. Жестокий, хитрый, ловкий. В молодости был боксером-перворазрядником. Затем Иван Софронович Зотов. Сорок лет. Две судимости. В прошлом тяжелоатлет. Средний вес. Долбежник колет лохов в поездах.

— Что это? — спросил Кесоян. — Я не понял.

— Он карточный шулер. Обдирает дураков.

— Пусть себе играют, если ума нет, — сказал Рюмин. — Таких не жалко. Дальше.

— Дальше — Воробейчик Виктор Сергеевич. Кличка Сухоручка. Из-за поврежденной в детстве руки. Жесток и безрассуден. Еще одна его кличка — Дуся.

— Он гомик?

— Да нет. Первый срок схлопотал по-дурацки, потому и получил кличку. Шел по парку и увидел девчонку с золотыми часиками на руке. Он к ней: «Снимай цацку!» А девчонка крановщицей работала на стройке и знала, как мужиков укрощать. Она его за обе руки схватила и как заорет: «Дуся!» А за кустиками справляла нужду подружка Дуся Задорнова, маляр стройконторы. Бой-баба! Вот они вдвоем обратали Сухоручку и притащили в милицию. Дали ему два года. С тех пор и повелось: Дуся да Дуся. У него три судимости…