Ночь в «Восточном экспрессе» - [75]

Адель посмотрела Сабрине в глаза и увидела боль и тоску, которые были ей слишком хорошо знакомы. Она столько раз видела свой взгляд в зеркале. В сердце Адели закрался страх, хотя, по словам Сабрины, она выиграла сражение и пленила сердце Джека. Она перенеслась в прошлое, вспомнила предостережение девушки-ирландки у клуба Симоны в ту ночь, когда она стала любовницей Джека. Девушка сказал ей, что Джек чудовище, что никого не любит, но теперь Адель твердо знала, что он изменился. И что хорошего ей это принесло? Она больше не могла себя обманывать. Она предчувствовала неминуемую беду, потому, возможно, что знала: ее греза должна закончиться. Ей хотелось остаться здесь навсегда с ее любовником, но как она могла?

У нее были обязательства. Вряд ли она сумела бы бросить галерею теперь, когда дела шли так хорошо. Через неделю сыновья приедут домой на пасхальные каникулы. Адели было грустно, что в последний их приезд домой в середине семестра они, похоже, не слишком-то в ней нуждались. Они становились такими большими, такими независимыми. Но она по-прежнему была их матерью. Накануне Адель купила им шоколадных зайцев в магазине рядом с площадью Сан-Марко, но сейчас зайцы показались слишком детским подарком для мальчиков. От этого ей захотелось заплакать.

Она сделала глоток кофе. Он оказался черным и горьким, как чувство, обволакивавшее ее сердце.

Позднее в тот день солнце покинуло Венецию. Джек пошел повидаться с дилером в Дорсодуро, и Адель продолжила свои экскурсии, но город лишился тепла и цвета. Словно все краски стекли с камня в воду, которая стала мутной и темной, будто художник мыл свои кисти. Улочки казались мрачными и тесными, каналы зловещими, небо, серое и недоброе, давило.

Вдвоем с Джеком они тихо поужинали, зная, что на следующий день уезжают.

— Нам нужно поговорить, — сказала Адель.

— Нет, не нужно, — возразил Джек.

— Мы не можем всегда так жить.

— Почему нет?

Адель вздохнула. Опять для Джека все было очень просто.

— Потому что это нечестно. Потому что это ненастоящая жизнь. Мы воруем свое счастье у других людей.

Джек, хмурясь, глотнул бренди.

— Мне нравится так, как есть, — упрямо сказал он.

— Но как ты не понимаешь? Это было идеально. Лучше никогда не будет. Поэтому мы должны расстаться. Мы оба не можем развестись. Никто из нас этого не хочет.

Она знала, что это правда, что даже будь она любовью всей жизни Джека, он не бросил бы свою жену. Розамунда обеспечивала ему надежное положение. Именно ее деньги позволяли ему вести ту жизнь, к которой он привык. Розамунда своими деньгами покрывала любую рискованную сделку, на которую он шел. Она обеспечивала ему респектабельность, которой он жаждал. И семью. Детей.

И Адель не могла отрицать то же самое и в своем случае. Уильям создал ей надежный тыл. И дал чудесных сыновей. Ту жизнь, которой она наслаждалась девяносто девять процентов времени, за исключением украденных мгновений.

— Но я тебя люблю, — сказал Джек. — И ты мне нужна.

Когда-то за эти слова она отдала бы жизнь.

— Я знаю, что права, — прошептала она.

Джек слегка крутанул бренди в бокале, лицо его потемнело, брови сошлись на переносице. Джек не любил слышать правду. Он любил только свою картину мира.

— Это путешествие было волшебным, — настаивала Адель. — Ничего более чудесного никогда уже не будет. Никогда в нашей жизни. Мы оба должны найти в себе мужество расстаться и ценить память об этом.

Джек посмотрел в окно. Снаружи черное море бурлило и будто бы угрожало, небрежно швыряя волны.

— Ты всегда была гораздо отважнее меня, — сказал Джек.

Адель забрала у него бокал и поставила на стол. Затем взяла Джека за руку.

— Это наша последняя ночь вместе, — сказала она. — Я хочу запомнить ее навсегда.

Они пошли в постель, и слезы Адели падали на Джека, пока они занимались любовью. Когда он уснул, она всю ночь пролежала без сна, глядя на него. На рассвете в последний раз провела пальцами по его коже. Затем оделась быстро и тихо. Побросала вещи в чемодан. Затаила дыхание, когда щелкнули металлические замки, но Джек даже не шелохнулся.

Ей не хотелось наклоняться к нему или целовать на прощание. Не хотелось даже оглядываться. Она ненавидела прощания. Адель знала, что, если он посмотрит на нее, улыбнется ей, заговорит, она не выдержит. Она взяла чемодан и сумочку и открыла дверь. Выйдя в коридор, она зажмурилась и глубоко вздохнула. У Адели было такое чувство, будто ее вывернули наизнанку, сердце пульсировало, истекая кровью. Она не знала, хватит ли у нее сил удержаться на ногах. Ей хотелось снова упасть в объятия Джека, но она понимала, что должна уйти.

Адель сбежала вниз по лестнице, вышла на улицу, стремительно прошла через сад, жутковатый в предрассветном сумраке, и добралась до рецепции, где нашла ночного портье. Он без слов вызвал ей катер. Возможно, они привыкли к неурочному отъезду женщин с разбитым сердцем? Водитель катера погрузил ее чемодан и подал руку, помогая подняться на борт. Вода была серой и неспокойной, воздух — сырым. Адель порадовалась, что Венеция выглядит наихудшим образом. Она знала, что никогда не приедет сюда, покуда жива. Голубизна, коралл и серебро останутся для нее в воспоминаниях.