Ночь триффидов - [73]

— Думаешь, они еще эволюционировали? Но почему сейчас?

— А почему бы и нет? Когда окружающая среда меняется, все живое должно меняться вместе с ней, если не хочет пополнить ряды динозавров, повторить судьбу вымершей птицы дронт или уподобиться тасманийскому тигру. — Гэбриэл в задумчивости потёр подбородок. — Думаю, что качественный скачок в эволюции триффидов произошел, когда погасло солнце. Условия, как я сказал, резко изменились.

— Но процесс эволюции растягивается на тысячи лет.

— Согласен. В обычной обстановке и с давно известными видами жизни. Но мы имеем дело не с нормальным представителем флоры. Мы имеем дело с растением, которое не только нарушило все законы природы, но и переписывает их, чтобы как можно быстрее достигнуть поставленной цели — захватить землю.

Я снова поднял руки — и снова услышал, как неторопливая дробь перешла почти в ровный гул.

— Звук производят лишь те растения, которые находятся на возвышении, — заметил я. — Те, что за вездеходами, не меняют поведения.

— Это потому, что они тебя не видят, — сказал Гэбриэл и добавил: — Последнее слово я беру в кавычки.

— Что-то говорит мне, — улыбнулся я, — что, если бы мой отец вдруг оказался здесь, у вас нашлось бы о чем потолковать. Мои же познания в ботанике, увы, рудиментарны. — Я спрыгнул с пня. — Итак, Гэйб, как же, по-твоему, они глазеют? Никаких признаков органов зрения я у них не замечаю.

— По-моему, это не оптическое зрение.

— Не оптическое?! Не понял. Насколько…

— Подожди… — остановил он меня. — Далеко не все животные пользуются оптическим зрением. И кроме того, как ты помнишь, я употребил слово «видят» в кавычках. — Он немного помолчал. — Возьми, к примеру, дельфинов. У них есть глаза, но, охотясь на рыбу, они больше полагаются на звук.

— Ты говоришь о каком-то естественном эхолоте?

— Да. Но их прибор намного тоньше и точнее тех грубых электронных аппаратов, которыми владеем мы. Дельфин издает щелкающие звуки с частотой примерно три сотни в секунду. Этот звук отражается от рыбы, и эхо, попадая на нижнюю челюсть дельфина, проникает в его среднее ухо, а оттуда — в часть мозга, ответственную за преобразование звуков. Однако самое замечательное в этом во всем то, что дельфин не слышит звуки. Он их «видит». И мы знаем, что «видит» он трехмерное изображение рыбы, за которой охотится. А поскольку звук способен проникать сквозь мягкие ткани, дельфин «видит» не только внешний, с позволения сказать, облик рыбы, но и то, что внутри, — скелет и наиболее плотные органы.

— Брось, Гэбриэл! По-твоему, триффиды «видят» эхо издаваемых ими звуков?

— Уверен. Полагаю, они улавливают эхо чашечками или, вернее, раструбами на верхушках стеблей. Только посмотри, они обладают совершенной для антенны формой. Припомни блюдца радаров. А этих, — он кивнул в сторону вездеходов, — отделяет от нас бронированная преграда, и они нас «не видят». Но если мы уберем «Джамбо», триффиды «увидят» не только нас, но и то, что мы ели на ужин.

— Если ты прав, это весьма печально. Иметь противником растение, которое способно ходить и убивать, уже достаточно скверно. Но если оно при этом еще и видит в темноте… — Я пожал плечами. — Похоже, баланс сил снова сместился в их сторону.

— Согласен, — кивнул Гэбриэл, и по его глазам я понял, что он серьезно обеспокоен. — Но я все время задаю себе один и тот же вопрос: чем они удивят нас в следующий раз?

Если триффиды и готовили для нас сюрпризы, то до поры до времени хранили их в тайне. Между тем число триффидов, толпящихся вокруг стены из вездеходов, постоянно возрастало. Большую часть времени они лишь слегка покачивались и постукивали отростками, старательно исследуя, если верить гипотезе Гэбриэла, как нас, так и окружающий их мир. Мы старались не подходить близко к машинам, чтобы случайно не попасть под удар. Других забот, кроме как беречься от триффидов, у нас не было. Мы разговаривали, поглощали сухие пайки, а время от времени, оставляя безопасный лагерь, отправлялись пополнять запасы дров. По этому случаю те, кто уходил, влезали в плотные костюмы вроде скафандров, а на голову напяливали прозрачные пластиковые шлемы цилиндрической формы.

Сэм Даймс первые два дня ходил отрешенный, погруженный в свои мысли. Его постоянно терзали сомнения, и говорить он стал крайне неуверенно. Но на третий день Сэм снова стал самим собой — таким, каким все его привыкли видеть. Хотя неуверенная манера речи пока еще сохранялась. Все эти «ум…», «ам…» и «хм-м…» слышались даже чаще, чем раньше. Но когда вам казалось, что он вот-вот умолкнет, дар речи к нему возвращался, и слова начинали сыпаться одно за другим без всяких пауз. Присущая ему жизненная энергия постепенно возвращалась. Когда Сэм оживлялся, он начинал расхаживать взад-вперед, постоянно жестикулируя. И тогда слова срывались с его языка, как у прирожденного оратора.

Один вездеход он отправил для тайного наблюдения за нашей бывшей базой. Экипажу было приказано вернуться сразу, как только мародеры Торренса уйдут из лагеря.

На третий день у нас появились, если можно так выразиться, гости. Вначале мы увидели трех шагающих по равнине мужчин. Ритм их движения говорил о том, что эти люди привычны к долгим переходам. «Лесовики», опасаясь нападения, приготовились к бою, но таинственные путники предпочитали держаться подальше от нашей линии обороны.