Ночь триффидов - [57]

— Так скоро? — удивился я.

— Итак, вы все-таки плывете домой, — сказал Гэбриэл. — Примите мои поздравления.

Это, как говорят жители Нью-Йорка, была «уже совсем другая игра». Мое выражение лица, видимо, показалось Керрис странным, и, склонив голову, она спросила:

— Ты что, недоволен?

— Конечно, доволен… но я не ожидал столь стремительного развития событий. — Я посмотрел ей в глаза и добавил: — Но я покину Нью-Йорк только при одном условии.

— И это условие…

— Ты едешь со мной.

Гэбриэл Дидс предложил нам выпить на прощание. В ночь перед отходом мы с Керрис пошли в «Блюз-кафе», смотревшее через пролив на Статую Свободы. На металлической поверхности гигантской статуи то и дело вспыхивали крошечные молнии. Атмосфера был насыщена электричеством. Керрис сказала, что с моря надвигается гроза. Платье у нее было потрясающее, из непонятного сверкающего материала. Чем-то этот блеск напоминал климатический фейерверк, наблюдаемый на бронзовой даме в заливе.

Заняв свободный столик, я заказал выпивку для нас с Керрис и послал бокал Гэбриэлу, занятому регулировкой усилителя и настройкой гитары. Он обвел взглядом зал и, найдя нас, поднял бокал. Мы ответили ему тем же. Клуб ломился от посетителей. Отовсюду доносились смех и отголоски веселых разговоров. В первый раз после встречи с генералом Филдингом я заметил здесь пару однояйцевых близнецов. Увидев первую пару, я тут же обнаружил, что близняшек в клубе собралось великое множество. Теперь я мог лицезреть по меньшей мере дюжину комплектов, но это никак не омрачало атмосферу всеобщего веселья. За столиком в углу две девушки — похожие как две капли воды — пили шампанское, отмечая в кругу друзей свой общий день рождения. — А ты не станешь скучать без всего этого? — спросил я.

— Уверена, что смогу привыкнуть. — Керрис улыбалась, ее зеленые глаза поблескивали в полумраке. — Кроме того, мне не терпится поглядеть, как вы там живете. Начинается новая эра в жизни наших народов.

— Выпьем за это! — Мы сдвинули бокалы. Оркестр заиграл так громко, что о продолжении беседы не могло быть и речи. Я молча переводил взгляд с музыкантов на Керрис, на ее лице играли блики огней сцены. И в зависимости от того, гремела музыка или нежно пела, гитара Гэбриэла звучала то ангельским, то демоническим голосом. Музыка захватила меня. Стоило закрыть глаза, и казалось, что тебя уносят вдаль какие-то космические сани. И вновь в звуках гитары я услышал щемящую тоску.

На мою ладонь легла чья-то рука, я открыл глаза, увидел Керрис. Она смотрела на оркестр, легонько кивая в такт музыке.

Я снова смежил веки. Мелодия блюза очаровывала. Вскоре я ощутил покой и странное неземное блаженство.

После концерта Гэбриэл проводил нас к такси. Где-то над морем сверкали молнии, разливая по темному небу фиолетовые и розовые зарницы.

— Счастливого пути, мисс Бедеккер, — сказал Гэбриэл, открывая для Керрис дверцу машины. — Берегите себя, мистер Мэйсен.

— Постараюсь, Гэбриэл. И вам того же желаю.

Никогда не забуду эту минуту. Его широкую дружелюбную улыбку. То, как он тряс мою руку, стоя рядом с распахнутой дверцей машины.

Никогда не забуду — потому что в эту минуту из тени выступил человек с револьвером. Он толкнул Гэбриэла спиной на машину, отступил на шаг и выстрелил ему в грудь.

Гэбриэл стал сползать по кузову, верхняя часть его туловища оказалась на сиденье, голова едва не упала на колени Керрис. Я непроизвольно рванулся вперед, чтобы удержать падающее тело.

Но не успел — моя шея оказалась в удушающем захвате. Я ощутил болезненный укол в шею. Откуда-то издалека — крик Керрис.

Разноцветные огни гавани померкли, закружились в бешеной круговерти. Быстрее, быстрее — сливаясь в огненный круг. Этот круг поглотил меня, и я оказался в темноте. Абсолютной, бездонной тьме.

Глава 20 Иона

Наверное, я, как пророк Иона, оказался во чреве китовом. Я ощущал движение. Слышал журчание фильтруемой китовым усом жидкости, свист выдыхаемого воздуха, глухие удары могучего сердца. Какой-то потусторонний голос монотонно повторял: «Десять саженей… восемь саженей… пять саженей… четыре сажени».

Открыв глаза, я увидел металлические шпангоуты. Распахнулась дверь, за ней — залитый белым электрическим светом коридор. Надо мной склонилась черная тень. Я увидел иглу шприца, с нее капала жидкость. Игла вонзилась мне в руку. Я услышал стон и отстраненно осознал: этот стон — мой. Снова закружились огни. И снова водоворот света затянул меня в темную глубину.

Открыв глаза в следующий раз, я сразу понял, что обстановка кардинально изменилась. Воздух пах по-иному. Так благоухают травы. Размеры помещения, в котором я находился, существенно увеличились, а кровать расширилась. Звуки тоже стали совсем иными. Издали доносилось постукивание. Казалось, кто-то приглушенно играет на ксилофоне.

Но это был не ксилофон. Я не сразу догадался, что это. Голова была словно забита ватой, глаза слезились, сухой язык прилип к нёбу. Чувствуя себя как после грандиозной попойки (за что теперь приходилось расплачиваться), я с диким трудом принял сидячее положение.

На полу рядом с кувшином воды стояла жестяная кружка. Я долго тупо смотрел на эти предметы. Я знал, что смертельно хочу пить… Мне хотелось немедленно наполнить водой кружку и вылить всю эту живительную прозрачную влагу в себя. Но связь между желанием и способностью двигать рукой каким-то непостижимым образом прервалась. Взгляд моих слезящихся глаз был устремлен на кувшин и кружку. Лишь очень нескоро мне удалось частично восстановить мышечный контроль. Вялыми, слабо скоординированными движениями я плеснул в кружку воды, поднял ее дрожащими руками, но не донес до рта, вылив все содержимое за ворот рубашки.