Ночь святого Вацлава - [8]

Я облизнул губы.

– Я слышал, что он собирался кое-что мне оставить.

– Он и оставил. Все, – промолвил Канлиф, и вокруг его глаз побежали лучики морщин. Этот крошечный манекен сидел и улыбался совершенно человеческой, мудрой и сардонической улыбкой, а у меня в горле все пузырился английский портвейн.

– Судя по всему, он не внес никаких изменений в завещание, которое я составил по его просьбе в 1938 году и которое хранится в канадском отделении моей конторы. Не могу сейчас с точностью сообщить все детали этого завещания, но, если хотите, я готов обрисовать вам примерные размеры его состояния.

Верно расценив мою судорогу как согласие, он продолжал:

– Наличный капитал и ценные бумаги, составляющие меньшую часть состояния, выражаются примерно в пятидесяти тысячах долларов, это око-до семнадцати или восемнадцати тысяч фунтов. Большая же часть состояния вложена в консервный завод, транспорт и солидную фруктовую плантацию, которая была им приобретена в 1952 году и как я понимаю, представляет особую ценность.

– А если… если я захочу все это получить, это возможно?

– Ну естественно. Вы единственный наследник. – Он снова взглянул на свои бумажки. – Последняя оценка имущества была произведена в 1951 году. До того, как он приобрел фруктовую плантацию. Пока это всего лишь прикидка, но ориентировочно я бы оценил состояние в четыреста тысяч долларов. Разумеется, будут еще расходы на похороны…

– Четыреста тысяч…

– Что равно примерно ста сорока тысячам фунтов стерлингов, – сказал он, громко высморкался и засопел. Потом соскользнул со стула и вроде бы наклонился поднять окурок, который прожег дырку в ковре. А я часто задышал ему в затылок. Помню только, как благодарно над ним склоняюсь, и мне хочется облобызать этот крошечный затылочек, а потом вдруг снова сижу на стуле, пью воду из стакана и слышу женский шепот:

– Он, видимо, перепил. От него разит коньяком. Наверно, не стоило так сразу ему говорить…

– Ну как, вам получше? – улыбаясь, спросил Канлиф. – Слишком много сюрпризов, да?

– Наверное, да. Повторите, пожалуйста, цифру.

– Сто сорок тысяч фунтов стерлингов. Благодарю вас, мисс Фоглер, – сказал он замешкавшейся в дверях Булке и подождал, пока она выйдет.

Еще несколько минут он, улыбаясь, читал мне короткое наставление о том, как нужно относиться к наследству, и предложил маленькую сумму – так сказать, в виде аванса. Я уже и сам думал, как его об этом попросить, а потому тут же поспешно согласился.

– Ну, скажем, фунтов сто или двести?

– Двести – это клево!

– Полагаю, что вам бы хотелось получить их наличными, – продолжал он, поглядев на часы. – Я уже попросил мисс Фоглер сбегать за ними в банк. Банки закрываются ровно через пять минут. Вы какими купюрами предпочитаете, пятифунтовыми?

И тут вернулась Булка и притащила деньги. Канлиф вынул два каких-то бланка и протянул их мне ~ расписаться.

– У меня, знаете ли, было предчувствие, что вам захочется получить маленький аванс… – сказал он с усмешечкой. – Все уже подготовлено. Распишитесь, пожалуйста, здесь и здесь. Видите, я даже точную сумму проставил. Интуиция, знаете ли…

Я судорожно расписался, весь взбудораженный от этих чудных слов, завороженный мельканием пятерок, которые он пересчитывал у меня перед носом. Расторопная Булка тут же промокнула распие~ ки двумя промокашками, а я, не отрываясь, пялился на то, как Канлиф приближается к финишу* «Тридцать восемь, тридцать девять, сорок».

– Все. Согласны с моим подсчетом?

– Совершенно согласен. – Я еле удерживался, чтобы не протянуть к ним лапу.

Через пару минут он сказал, что свяжется со мной, как только получит более точную информацию, и снова взял мою руку обеими своими ладошками.

– Будьте благоразумны, – сказал он, поблескивая своими большими умными глазами. – У меня хранится некоторая сумма, полученная от мистера Янды. Но тратьте осмотрительно. Легкое транжирство – дело законное. Только не пускайте на ветер все сразу.

Как я спустился по лестнице – не помню. Очнулся я в машине и тут же стал думать, с чего начать. Потому что несмотря на английский портвейн голова моя работала ясно – впервые за целый день, а может, впервые за целую неделю, а то и вообще впервые в жизни.

У меня была совершенно четкая потребность смотаться с этими чудными двумя сотнями куда-нибудь подальше и там выработать линию поведения.

Рассуждая таким образом, я попытался завести машину и тут же, матерясь, выскочил с рукояткой стартера в руке. Надо было сделать еще кое-что, прежде чем определяться с планами. И я покатил к жалкой конуре Хорька Рикета.

За излюбленным занятием – бурчанием над бензонасосами – я его не застал, пришлось обойти всю мастерскую, прежде чем он обнаружился в яме под каким-то грузовиком с фонарем в руках.

– Мистер Рикет!

Он, не разгибаясь, зыркнул на меня и молча вернулся к работе. Этот знакомый, далеко не новый жест наполнил меня таким ликованием, что я, присев по-лягушачьи, просунул голову между двумя передними колесами и, набрав побольше воздуха, рявкнул: – Рикет! Рикет! Рикет! – прямо как двинутый баритон на поцарапанной пластинке.

Хорек подпрыгнул как ошпаренный, с размаху треснулся головой и, обхватив ее руками, взревел, как тварь бессловесная. Произнеси я хоть слово извинения, он бы точно кинулся на меня с шестидюймовым гаечным ключом. А потому, подавив желание удрать и сделав вид, что ничего не заметил, я быстро сказал: