Ночь светла - [9]

Джиллиан просмотрела стопку дисков, лежавших возле маленькой телевизионной тумбы, но ни один из фильмов ее не заинтересовал. Наконец, поставила диск со своей передачей, которую просила записать, но так и не посмотрела. Смотреть на себя по телевизору она никогда не любила, записи передач изучала только по необходимости, в случае каких-либо накладок.

Включила быструю перемотку. Вот появились заставка передачи, краткий перечень сюжетов, искаженные лица людей, молча разинутые рты, улыбки, картины, балетные танцовщицы. Вот, наконец, студия – белое пространство или скорее белая плоскость, на заднем плане Джиллиан, будто бы парящая в этой белизне. Стремительный наезд камеры. Включила нормальную скорость и, когда камера остановилась совсем близко, нажала на паузу. Ее прежнее лицо, рот открыт – она приветствует зрителей, глаза широко распахнуты. Джиллиан жала на кнопку, последовательно просматривая картинку за картинкой. Рот открывался и закрывался, но выражение глаз не менялось.

Перед эфиром она никогда не волновалась, потому так удивил ее теперь испуганный взгляд на экране. В этом лице, оказывается, читалось предвестие катастрофы. Внезапный шум, блик, неожиданное воспоминание изменили выражение глаз, и на долю секунды камера запечатлела человека, которого никогда раньше не было и которого никогда уже не будет. Двадцать пять кадров в секунду, двадцать пять человек, не имеющих между собой ничего общего, кроме анкетных данных, цвета волос и цвета глаз, роста и веса. Лишь последовательный показ кадров создает размытость, необходимую для восприятия одного человека.

Нажав на кнопку «плей», Джиллиан снова улеглась на спину. Слушала собственный голос: многообещающий молодой художник, первая персональная выставка, возврат к образности. Повернулась к экрану, увидела, как она объявляет телерепортаж. В этом ракурсе, под углом в девяносто градусов, лицо ее выглядело более тонким, молодым. И совершенно чужим, как ей показалось, а потому она отчетливо разглядела отдельные его черты, губы, ямочку на подбородке, нос, глаза и веки. Вспомнилось ей, как Таня, гримерша, никогда не упускала случая сделать замечание по поводу ее внешности: то брови широки, то губы тонки, то цвет лица не очень. «Ваши проблемные зоны». Так она говорила.

Женщина в телевизоре замолчала, и на миг, показавшийся Джиллиан бесконечно долгим, ее лицо приняло напряженное выражение. Тут наконец начался телерепортаж. Камера кружила по залу, выхватывая портреты обнаженных женщин в полный рост, они мылись, раздевались и одевались, хлопотали по хозяйству. Будничные их позы представлялись едва ли не классическими. Потом крупным планом лицо Хуберта, титр с именем – «Хуберт Амрейн» и, в скобках, его возраст. Тридцать девять, ее ровесник. Рассказывал, как работает, как находит моделей прямо на улице, ведь профессионалок он не признает. «Совершенно обычные женщины, – говорил он. – Они раздеваются, я фотографирую. Повинуясь порыву, на одном дыхании, и чтобы никаких договоренностей, никаких вторых попыток. Поиски модели – существенная часть творческого процесса». Из десятка сфотографированных женщин он пишет двух-трех, порой и через несколько месяцев, когда давно уже позабыл их имена. Он говорил, а на телеэкране то и дело возникали его картины. Вопросы журналиста вырезали, звучал только голос Хуберта, и каждый раз он как будто начинал рассказывать все сызнова. Мол, ему трудно объяснить, по каким критериям он выбирает модель, ему даже кажется, что модели сами его выбирают. И не красота в первую очередь его привлекает, нет, он ищет напор, силу и страсть, а также растерянность, страх и агрессию. Так бывает, мол, когда влюбляешься в женщину – тоже ведь не объяснишь почему. Улыбка его казалась робкой, но в то же время и высокомерной. Возможно, говорит, этим и определяется качество его картин: желанием и невозможностью его осуществить. «Самодовольный болтун!» – подумала Джиллиан.

За этим последовала уличная съемка: прохожие в пешеходной зоне, заснятой с некоторой высоты. Камера, выхватив из толпы одну женщину, двигалась за нею. Молодая сотрудница фирмы, привлекательная деловая женщина в унылом костюме. Джиллиан пыталась представить ее голой, но никак не получалось. А Хуберт тем временем рассказывал, что он порой воображает, как его модель вдруг встречается со своим портретом. Гуляет по городу, останавливается у галереи и в витрине видит себя нагишом в собственной квартире за мытьем посуды или с пылесосом. «Думаю, она сначала узнает квартиру, а потом уж себя, – заключил Хуберт. – Фотография рождается за считаные доли секунды. В ней запечатлена тайная жизнь, которую ведет наше тело, когда мы занимаемся своими делами».

Репортаж завершала одна из картин Хуберта, изображавшая дородную женщину лет сорока, которая моет ноги в раковине под краном. На одной ноге стоит, другую задрала вверх. Одной рукой поддерживает ногу, другой моет ступню. Пальцы рук и пальцы ног причудливо переплетаются. Поза весьма напряженная, но женщина, кажется, ушла в себя и глубоко задумалась.

Далее снова показали студию. Джиллиан и Хуберт стоят друг против друга. Ей следует задать несколько вопросов, подготовленных редактором и записанных на маленьких карточках. Спросила, как он работает с моделями, дает ли им указания. «Движения должны быть подлинные, их собственные, – ответил Хуберт. – Попробуй-ка этого добиться. Говорил той женщине, что ей надо будет мыться, а она взяла да и сунула ногу в раковину. Сам бы я до такого никогда не додумался. Настоящий подарок!» Джиллиан увидела свою улыбку и услышала свой вопрос: «Не слишком ли сложно работать с теми, кто не имеет опыта натурщицы?» Она злилась, что произнесла слово «натурщица» вместо слова «модель». Остановила запись. Увидела, как ее лицо приняло брезгливое выражение. Перемотала до очередного появления Хуберта на экране. Трудно понять, что выражало в тот миг его лицо, вроде бы иронию с примесью грусти, а может, просто снисходительность. Опять включила нормальную скорость, и Хуберт, словно очнувшись после долгих размышлений, произнес: «Нет, наоборот. Профессиональная модель обучена владеть собственным телом и носить наготу как платье. Поразительно, как изменяют некоторых женщин их нагота и мой взгляд со стороны. Как их внутренний мир раскрывается вовне. Это – очень личное». Джиллиан показалось, что с этими словами он обращался к ней, а не к телезрителям.