Ночь соблазна - [26]

— Я же предупреждал тебя: не трогай Мауру. — Солити обогнал маркиза, отодвинув его плечом. Рэмскар поглядел па герцога и пожал плечами. Эти двое вечно обменивались между собой какими-то таинственными знаками, что временами просто бесило Эверода.

Он быстрым шагом двинулся к лестнице, нимало не заботясь, идут ли друзья за ним. Если уж на то пошло, Солити и Рэм — люди семейные, они должны уделять внимание женам. Он не мог требовать, чтобы они пренебрегли своим долгом только потому, что ему самому горько и обидно.

Обидно.

Он произнес про себя это слово и замер на месте как статуя. Прислонившись к стене, Эверод стал сползать по ней, пока не сел на пол. Как унизительно было сознавать, что столько лет спустя он все еще хотел услышать от отца доброе слово! Или надеялся на прощение за то, что поддался чарам Жоржетты?

Солити присел на корточки рядом.

— Чего ты хотел добиться, когда вот так внезапно набросился на своих родственников?

…Перед началом представления Эверод стоял на одном из верхних ярусов и, взглянув вниз, вдруг заметил своего отца, Жоржетту и Мауру — они входили в фойе. Даже с такого расстояния он понял, что Маура чем-то опечалена. Жоржетта крепко держала ее за локоть, и он видел, что между родственницами произошла размолвка. Должно быть, кто-то сказал тетушке, что вокруг ее племянницы увивается Эверод. Похоже, Мауре досталось из-за него…

— Если говорить начистоту, — ответил Эверод другу, строго смотревшему на него, — я и сам не знаю. Чего я хотел добиться, того не нашел.

Но Эверод не стал объяснять друзьям, какие причины побудили его ворваться в ложу Лидсоу. Сам-то он хорошо знал, что подтолкнуло его. Роуэн. Друзья посмеялись бы над его ханжеством, но ему совсем не понравилось выражение хозяйской самоуверенности, с каким Роуэн смотрел на Мауру. У Эверода вспыхнула догадка, что брат собирается затащить ее в постель. Эта мысль так задела виконта, что он метнулся по коридорам к ложе, мечтая разорвать Роуэна на части.

Когда же он увидел, как Маура пытается успокоить и сдержать Роуэна, как уверенно и привычно берет его за руку, Эверод загорелся гневом и набросился на нее с насмешками. Ей бы лучше его успокоить! Да, это его она должна была сдерживать, а не Роуэна.

Похоже, я окончательно спятил.

Отвращение. Боль. Одиночество. Потребность в тепле.

В его душе бушевал неистовый ураган, и в центре этой бури он видел Мауру Кигли, которая с опаской смотрела на него своими глазами цвета морской волны.

Эвероду что-то было нужно от нее, только гордость не позволяла ему просить. Когда же он осознал, что именно ему нужно, то решил, что может просто взять это сам, не заботясь о том, чего это будет стоить им обоим.

В конечном счете он причинит ей зло.

И от этого не уйти.

— Это ты, Маура?

Она замерла. Неяркий свет упал на ее лицо: дядюшка, держа в руке канделябр, стоял на пороге библиотеки.

— Дядя! А я-то думала, вы с тетушкой Жоржеттой уже отдыхаете.

— Мне не спится, — устало ответил он.

— Мне тоже, — вздохнула Маура.

Она не стала упоминать о причинах, которые заставили ее покинуть спальню и бродить по дому, хотя ей так хотелось забыться сном.

Как и всем троим.

На ее туалетном столике лежали брошь, флакончик духов и серебряный нож для разрезания бумаги, которые она возвращала Эвероду. Она своими глазами видела, как он положил нее эти вещи в карман сюртука, и, однако же, вот: каким-то образом они оказались в ее спальне. Еще одно напоминание. Он напоминал, что в любой момент может проникнуть в дом Уоррингтонов, если захочет добраться до нее. И ей некуда бежать, негде спрятаться от него.

— Заходи ко мне, племянница, — мрачно сказал граф. — Я знаю, чем лечить бессонницу.

Маура вошла в темную библиотеку, освещенную лишь весело плясавшим в камине пламенем да несколькими свечами в дядином канделябре. Она смотрела, как он ставит серебряный канделябр на низкий столик перед ней и наливает ей в бокал тот напиток, который и сам пил перед ее появлением.

Взяв бокал за тонкую ножку, Уоррингтон протянул его племяннице.

— Золотистый кордиал,[10] — сказал он, хотя напиток заметно отливал красным. — По рецепту моей бабушки. Милая старушка прекрасно разбиралась во всевозможных зельях и снадобьях. Почти как твоя тетя.

Мауре хорошо были известны тетушкины целебные снадобья. Жоржетта не хуже заправской знахарки умела готовить травяные настои и отвары, которые помогали прогнать слабость, унять головную боль, успокоить расстроившийся желудок. Всю жизнь тетушка настойчиво расширяла сад, оттачивая свое искусство. Из числа прислуги мало нашлось бы таких, кто хоть раз не отведал целебных зелий, приготовленных хозяйкой.

Маура слабо улыбнулась графу.

— Спасибо, дядюшка, — произнесла она, отхлебнув немного напитка. Он был сладким, с легким привкусом апельсина. — Очень вкусно.

Граф кивком ответил на эту похвалу. И вдруг замер: что-то в Мауре привлекло его внимание, улыбка на лице уступила место недоумению. Он вгляделся внимательнее.

— Это ожерелье… Я не видел его уже… Черт, где ты его взяла?

Графу эта вещь несомненно была хорошо знакома. Маура взволнованно погладила серебряные подвески с жемчужинами и вдруг поняла, что тетушка отдала ей фамильную драгоценность, не спросив лорда Уоррингтона.