Ночь с ангелом - [47]

Поэтому оба герра – и Самошников и Гаврилиди – оказались в кабинете действительно самого «ответственного и решительного». У начальника так называемой «Инспекции» – представителя Комитета государственной безопасности при любом советском дипломатическом корпусе, находящемся за рубежами нашей великой Родины…

– То вы, задравши хвост, убегаете и предаете свою страну самым бессовестным образом, а то, поджавши хвост, просите вернуть вас обратно – домой, – с ласковым упреком говорил «ответственный и решительный». – Как у вас, у артистов, все это легко и просто!

– Но я же объяснял вам, как случайно все это произошло, – упавшим голосом говорил Лешка. – Я никогда и не думал…

– Вот вы не думаете, а нам приходится расхлебывать.

«Ответственный» решительно встал, порылся в металлическом шкафу, достал оттуда тонкую картонную папочку с несколькими листочками и газетной вырезкой и спросил:

– А чего же это вы в свою организацию не обратились?

– В какую это «свою»? – удивился Лешка. – В ВТО, что ли?

– Куда? – не понял «решительный».

– ВТО – Всероссийское Театральное Общество.

«Ответственный» даже рассмеялся:

– Ну, зачем же… Я имею в виду вашу еврейскую общину по месту вашего сегодняшнего проживания на территории ФРГ.

– А я-то тут при чем?! – Внутри у Лешки стала подниматься мутная волна ненависти к этому «ответственному и решительному».

Хозяин кабинета раскрыл картонную папочку, перелистал бумажки и поднял на Лешку внимательные глаза:

– Мамаша же у вас, извините, так сказать, еврейской нации. А там таких, как вы, только и ждут, понимаешь.

– Ах вон оно что!…

Лешка скрипнул зубами, еле удержался, чтобы не вцепиться в глотку этому «решительному и ответственному», Гриша Гаврилиди мгновенно просек Лешкино состояние и быстро заговорил, стараясь сгладить внезапно возникшую напряженную ситуацию:

– Я, конечно, дико извиняюсь!… Но вы поймите, у Алексея Сергеевича счас очень тяжелая обстановка в семье! Младший братик в колонию попал…

– Яблоко от яблоньки, как говорят по-русски, – усмехнулся «ответственный».

– Послушайте!… – плохим голосом сказал Лешка Самошников и неожиданно стал приподниматься.

Но Гриша Гаврилиди рванул его сзади за куртку и усадил на стул, не прекращая своей тирады:

– Дед Алексея Сергеевича – в Великую Отечественную командир взвода разведки – умер от инфаркта, бабушка хворает, мать и отец разрываются между домом, работой и колонией… Ну, случилось такое!… Ну, не вешаться же! Ну пожалуйста…

– А вы хотите, чтобы из-за вас мы все тут на уши встали, да? – «Решительный и ответственный» перестал играть в дипломата. – То – туда, то – обратно! Вы уверены, что ленинградские органы вас по головке погладят и с оркестром встречать станут?

– Будь что будет… Только верните меня, – хрипло проговорил Лешка и, перешагнув через самого себя, добавил: – Умоляю вас…

– А вы представляете себе, во что это влетит нашему советскому государству? Переписка, запросы, выяснения, депортация… Здесь, знаете ли, ничего даром не делается!

«Где это „здесь" – в Западной Германии или в советском посольстве?» – хотел было спросить Лешка, но Гриша больно наступил ему на ногу и не оставил «решительному» ни малейших сомнений:

– Мы все оплатим! Мы за все рассчитаемся!

Ответственный начальник решительной «Инспекции» что-то прикинул в уме и спросил у Гриши Гаврилиди:

– А вы кто будете гражданину Самошникову? Я что-то не понял.

– Я его менеджер. Концерты его устраиваю, выступления… Гаврилиди моя фамилия.

Начальник призадумался. Гриша воспользовался паузой:

– Да, кстати! Алексей Сергеевич в театре молодого Ленина играл! Владимира Ильича…

Лицо «ответственного и решительного дипломата» окаменело от ужаса. Он напрягся, побагровел и, перегнувшись через собственный стол к Лешке и Грише, свистящим шепотом произнес:

– Этим не шутят!

– Чтоб я так жил, – тут же сказал Гриша. «Ответственный» помолчал, отдышался и, наконец, пришел в себя:

– Вы, гражданин Самошников, выйдите в коридорчик, посидите там. А вы, гражданин Гаврю…

– Гаврилиди, – услужливо подсказал Гриша.

– А вы, значит, задержитесь, – сказал начальник, не рискуя снова запутаться в неприятной ему нерусской фамилии.

– Десять тысяч!!! Десять тысяч западных бундесмарок, сука!!! – кричал Гриша Гаврилиди.

Несмотря на тихую, пустынную окольную дорогу – «ландштрассе», куда раздерганный Гриша впилился, так и не найдя в Бонне выезда на автобан, обратный путь был очень шумным, нервным и скоростным.

– Десять тысяч!!! Курва!… Охереть можно! – вопил Гриша на скорости сто тридцать при ограничении в семьдесят километров.

– Десять тысяч… – потерянно повторял за ним Лешка.

– Да еще в течение пяти суток!… Жлобяра советская!…

– И чтобы я еще публично всю Западную Германию обосрал… Как плацдарм американской военщины, – не мог оправиться Лешка.

– На это как раз можешь болт забить… Он же сказал, что они сами напишут, как надо. Тебе только подмахнуть…

– Но почему только «американской»?! – тихо возмутился Лешка. – А где мы были на гастролях? В детском садике с танками и самоходками?! Перестройка, мать их. Ни хрена не меняется…

– Как это не меняется?! – кричал Гриша, нагло обгоняя неторопкий фургон под испуганный, истерический сигнал встречной машины. – Очень даже меняется! Когда это было, чтобы такой «бугор» брал на лапу?! То есть, конечно, брали, но не от таких, как мы… А счас, е-мое и сбоку бантик! Рассказать в Одессе – никто ж не поверит!…