Ночь. Рассвет. Несчастный случай (Три повести) - [72]

По-прежнему не двигаясь с места, он пристально на меня посмотрел. Наступило неловкое молчание. Снова у меня возникло впечатление, что он знает, что он разговаривает только для того, чтобы проникнуть в мою тайну.

— Доктор, я бы хотел задать вам вопрос.

Он кивнул.

— Что я говорил во время операции?

На миг он задумался: «Ничего ты не говорил».

— Вы уверены? Ни слова?

— Ни единого. Я почувствовал облегчение и не мог скрыть улыбку.

— Теперь мой черед, — сказал доктор серьезно. У меня тоже есть вопрос.

Моя улыбка застыла. «Давайте», — сказал я.

Я с трудом удержался, чтобы не зажмуриться. Внезапно мне показалось, что в комнате слишком светло. Тревога сковала мой голос, мое дыхание, мой голос.

Доктор едва заметно склонил голову.

— Почему тебе не хочется жить? — спросил он очень тихо.

На миг все кругом содрогнулось. Даже свет мигнул и изменил оттенок. Он был белым, красным, черным. Кровь стучала у меня в висках, моя голова словно мне не принадлежала.

— Не отрицай это, — продолжал врач еще тише. — Не отрицай. Я знаю.

Он знает. Он знает. Он знает. Невидимые тиски сдавили мне горло. Казалось, я вот-вот задохнусь.

Слабым голосом я спросил — кто сказал ему, Катлин?

— Нет, не Катлин. Никто. Никто мне ничего не говорил. Но все равно я знаю. Я догадался, во время операции. Ты ни разу не помог мне. Ни разу. Ты покинул меня, мне пришлось вести бой одному, совсем одному. Хуже того, ты был на другой стороне, против меня, на стороне противника.

Его голос стал твердым, пронзительно твердым: «Отвечай! Почему ты не хочешь жить? Почему?»

Я снова обрел спокойствие. «Он не знает, — подумал я. То немногое, о чем догадывается, ничего не значит. Впечатление, только и всего. Ничего определенного, твердо установленного. И все же, он на верном пути, только не доходит до конца».

— Отвечай, — повторял он. — Почему? Почему?

Он становился все настойчивее. Его верхняя губа нервно подергивалась. Знал ли он об этом? Я подумал: он сердится, потому что я бросил его одного, что даже теперь я ускользнул от него и не испытываю к нему ни благодарности, ни восторга. Вот в чем причина его гнева. Он догадался, что мне нет дела до жизни, что в глубине моей души не осталось воли к существованию. А это подрывает основы его философии и системы ценностей. Согласно его вере, человек должен жить и сражаться за свою жизнь. Он обязан помогать врачам, а не бороться с ними. Я боролся с ним. Он вернул меня к жизни против моей воли. Еще чуть-чуть, и я бы встретился с моей бабушкой. По сути дела, я стоял на пороге. Пол Рассел встал позади меня и не дал мне перешагнуть порог. Он тянул меня к себе, один против бабушки и всех остальных. И он одолел. Еще одна победа — человеческая жизнь. Я бы должен кричать от счастья, сотрясать стены мироздания. Вместо этого я раздражаю его, вот что приводит его в отчаяние.

Доктор Рассел изо всех сил старался сдерживаться. В его глазах все еще сверкал гнев, щеки побагровели, губы тряслись.

— Я приказываю тебе отвечать!

Безжалостный инквизитор, он повысил голос. Его кулаки сжались от холодного гнева.

Я подумал: он готов закричать, ударить меня. Кто знает? Быть может, он способен придушить меня, снова послать на поле битвы. Доктор Рассел — человек, и потому он способен ненавидеть, может утратить контроль над собой. Он легко может схватить меня за горло и стиснуть пальцы. Это было бы нормально, логично с его стороны. Я представляю опасность для него. Всякий, кто отрицает жизнь, угрожает ему и всему, чем он дорожит в этом мире, мире, где жизнь и так почти не ценится. В его глазах я подобен раковой опухоли, которую надо удалить. Что станет с человечеством и законами равновесия, если все возжелают смерти?

Я совершенно успокоился и овладел собой. Если бы я покопался в себе поглубже, то обнаружил бы, что под моим спокойствием скрывается удовлетворение, удивительная радость — а может, просто настроение, которое возникает от сознания собственной силы и собственного одиночества. Я повторял себе: он не знает. И лишь в моей воле сказать ему, изменить его будущее. В эту минуту я был его судьбой.

— Когда мне впервые в жизни делали операцию, я видел сон. Я не рассказывал вам его? — спросил я веселым тоном, улыбаясь. — Нет? Рассказать вам? Моя мама отвела меня в клинику моего двоюродного брата, Оскара Сретера, чтобы удалить миндалины. Он усыпил меня эфиром. Когда я проснулся, Оскар Сретер спросил меня: «Ты плачешь, оттого, что тебе больно?» — «Нет, — ответил я, — я плачу, потому что я видел Бога». Странный сон. Я вознесся на небо. Бог сидел на своем престоле во главе сонма ангелов. Меня отделяло от Него бесконечное расстояние, но я видел Его так ясно, словно он был рядом со мной. Бог поманил меня, и я пошел к Нему. Я шел несколько жизней, но не приближался. Тогда два ангела подхватили меня, и внезапно я оказался лицом к лицу с Богом. Наконец-то! — подумал я. Теперь я смогу задать ему вопрос, над которым бились все мудрецы Израиля. В чем смысл страдания? Но, объятый страхом, я не мог произнести и звука. Тем временем, другие вопросы теснились в моей голове: когда настанет час искупления? Когда Бог одолеет Зло, и тем самым навсегда уничтожит хаос? Но мои губы лишь дрожали и слова застревали в горле. Тогда Бог заговорил со мной. Тишина стала такой всеобъемлющей, такой прозрачной, что мое сердце устыдилось своего стука. Тишина осталась такой же абсолютной, когда я услышал слова Бога. У Него слово и тишина не противоречили друг другу. Бог ответил на мои вопросы и многие другие. Потом два ангела вновь подхватили меня под руки и понесли обратно. Один из них сказал другому: «Он стал тяжелее», а другой ответил: «Он несет важный ответ». Тут я проснулся. Надо мной с улыбкой склонился доктор Сретер. Я хотел сказать ему, что только что слышал слова Бога, как вдруг понял, к своему ужасу, что я их позабыл. Я больше не помнил, что Бог сказал мне. У меня хлынули слезы. «Ты плачешь оттого, что тебе больно?» — спросил добрый доктор Сретер. «Мне не больно, — ответил я. — Я плачу потому, что только что видел Бога. Он говорил со мной, и я позабыл, что Он сказал». Доктор дружески расхохотался: «Хочешь, я усыплю тебя еще раз и ты попросишь Его повторить…» Я плакал, а мой двоюродный брат от души смеялся… А в этот раз, доктор, когда я спал, простертый на вашем операционном столе, я не увидел Бога во сне. Его там больше не было.