Ночь, придуманная кем-то - [3]

Кошмар какой-то.

Сегодня, примерно в пять вечера, на лестнице крик поднялся, сумасшедшие вопли, беготня. Оказалось, это знаменитая Бэла вернулась из своих загородных апартаментов. Она и кричала. Потом милиция приехала: три мужика под руководством толстой и потной тетки. А вокруг шипят «убили!», «убили!», хором выглядывают на лестницу, у всех глаза квадратные, уши шевелятся от любопытства… Я рвался к дяде Юре, рвался, но меня не пустили. Так и проторчал на лестничной площадке. Долго менты ковырялись, пару понятых позвали, причем один в нашей квартире живет — Андрей Петрович из дальних комнат. А я топтался возле двери и придумывал, как бы мне пройти внутрь, чтобы не сразу вытолкали обратно. Сердце колотится, мозги на части рвутся. Не придумал, фантазер хренов… Потом, когда носилки выносили, со мной вообще истерика случилась. Честно говоря, это я сейчас слово красивое нашел — истерика. На самом деле я элементарно психанул. Как увидел знакомую волосатую руку, торчащую из-под простыни, так и задергался паралитиком, так и запрыгал по ступенькам. Очки уронил, идиот, чуть их не раздавили. А внизу уже вторая машина поджидала, специальная. Носилки в нее задвинули — и привет семье, дядя Юра, не забывай друзей…

Делом бы заняться, а то с этими мыслями с ума сойти можно. Вот так сойдешь случайно с ума и не заметишь. Будешь в школу бегать да уроками мучиться, потом остальные дебилы поймут, что мозги у тебя наконец-то протухли, и торжественно примут в свою команду. Хотя, не страшно. В психушке аминазином кольнут или, например, электрошок пропишут — и сразу выздоровеешь.

Соседи на кухне то гогочат, то лаются. По коридору беспрерывно взад-вперед шастают, в сортире водой шумят, в ванной песни горланят. Кто-то праздничную жратву готовит, поэтому из-под двери запахи ползут такие, что встал бы на четвереньки и нюхал. В общем, коммунальная квартира — это иногда весело, особенно перед праздниками. Только я сижу дома один, психую. Собственно, любой нормальный человек радовался бы на моем месте, как двоечник халявной тройке — делай что хочешь, никто тебе и полсловечка не скажет.

Ну-ка, что я там планировал на сегодня? Допридумать историю про живую статую и записать ее по пунктам, чтобы не забыть. Само собой, я не способен сейчас ничего придумывать. Можно, например, книжку почитать — вон, нечитанная стопка лежит. Можно телек включить. Хотя, там уже ничего, кроме всенощной службы нет. Или наоборот, выключить свет, достать из стола брата бинокль и проверить, что веселого в окнах напротив. Сегодня все можно…

Тошно.

Эти гады малышом меня посчитали. Который сопли на пол роняет. На их милицейских мордах ясно было написано: пошел вон, щенок, не суйся во взрослое собачье дело. А мне, между прочим, четырнадцать лет! Я, между прочим, давно знаю не только то, из какого места дети берутся, но и вообще — много чего про нашу жизнь гадостную. Иногда даже накатывает что-то такое, темное, особенно в последнее полугодие. А эта жирная тетка с офицерскими погонами на жирных плечах так ничего и не объяснила. «Дорогой Александр, — прошипела, — не слишком умничай», — это уже после того, как я разозлился. Кобра… Ладно, хрен с ней. Просто ситуация такая, что надо действовать, а я…

В зеркале окна отражается моя ненавистная очкастая рожа. Снаружи — ненавистный квадратный колодец двора, составленный из грязных семиэтажников старого фонда. Исторический центр Великого Города. На наши стены плюнуть противно, не то что смотреть. Хорошо — за стеклом темень, ничего не видно. Только окна чужие горят, будто висят в темноте. Там тоже праздник. А у меня, по эту сторону зеркала?

Вот что надо было попробовать: Игоря сюда вызвать! Давно было пора! Жирная кобра такие гадостные намеки делала, что хоть стой, хоть падай. Это меня с ума и сводит, из головы не вылезает. Зачем мой непутевый братец ментам понадобился? Причем здесь вообще Игорь? Короче, надо срочно сообщить ему про сегодняшние обстоятельства — пусть сам и думает. Все, конец мыслям!

К действию, тем более, что…

ПОЧТИ НОЧЬ (завязка)

Действие № 1: КВАРТИРА

…тем более, что Александр и так уже вскочил, в три шага преодолел скудные метры своей жилплощади и бодренько вышел в коридор. По пути прихватил красный блокнот со всеми телефонными номерами, лежавший, как было заведено, на холодильнике перед дверью. Телефонный аппарат также помещался, где ему положено — в самом начале общего коридора, в прихожей, возле выхода на лестницу. Удивительно, но по телефону никто не трепался с подругой, никто не дозванивался в справочное, в кассу или в магазин. На кухне, как обычно, обсуждали рыночную экономику: очень громко, однако мирно, без крови. Только дядя Павел вышел из своей комнаты как раз тогда, когда Александр уже нашел в блокноте нужную страницу.

— Звонишь? — удивился дядя Павел. — А который час, знаешь?

— Подумаешь, — ответил ему Александр, — детское время.

Немножко нервно сказал, не вполне мужским тоном.

— Ну-ну, — ухмыльнулся сосед. — Если очень скучно, заходи ко мне. Я, это… скоро… — и пошлепал в другой конец коридора. В руке он держал сигареты. Пошел курить. На кухне «черный ход» имелся — ну, просто дверь на жуткую крутую лестницу, которая спускается во двор-колодец. Мама рассказывала, что до революции через «черный ход» прислуга ходила, а приличные люди — вот через этот, нормальный. Правда, в некоторых квартирах он не используется, например, у соседей наверху. В самом деле, зачем дяде Юре и Бэле карабкаться по «черной» лестнице, если другая прямо на проспект выходит?