Ночь последнего обета - [3]

Так в чем тогда смысл вашей жизни, о почтенная госпожа?

СТАРУХА. Смысл жизни, говоришь? А разве не в том смысл, чтобы достойно жить, раз уж ты однажды появился на свет? Ведь я совсем не лошадка, взбрыкнувшая лишь оттого, что ей захотелось овса, но… Даже лошадка скачет, повинуясь инстинкту.

ПОЭТ. Ты летишь, моя лошадка, убегая без оглядки.

СТАРУХА. И от цоканья копыт у меня в ушах звенит.

ПОЭТ. А как солнце закатилось, звон пронзительнее стал.

СТАРУХА. Нет, пожалуй, он пропал, скрывшись в сумраке ночном.

Пока они беседуют, все парочки влюбленных расходятся, покидая скамейки.

ПОЭТ. Почтенная госпожа, так позвольте узнать, кто же вы?

СТАРУХА. В старину меня звали Комати [3].

ПОЭТ. Как–как?

СТАРУХА. Все мужчины, пленявшиеся моей красотой, давно обратились в прах. Впрочем, даже если сегодня и отыщется человек, поддавшийся моим чарам, его явно ждет тот же жребий.

ПОЭТ (смеется). Ну, тогда мне точно ничего не грозит. Вам все–таки девяносто девять.

СТАРУХА. Подумать только, как тебе повезло… Но, похоже, олухи вроде тебя полагают, будто красота увядает с годами. Нет–нет, ты абсолютно не прав. Красивая женщина всегда остается красивой! Хорошо, пусть сейчас я кажусь тебе безобразной, но… Это значит всего лишь, что я одержима красотой безобразного [4]. Слишком уж многие благоговели перед чарами госпожи Комати, оттого последних лет семьдесят — восемьдесят я вполне сжилась с мыслью, до чего же красива Комати! Иначе мне было бы не слишком уютно жить в этом непрочном мире. Так что даже теперь я все еще вижу себя безумно красивой.

ПОЭТ (в сторону). Должно быть, чересчур это тяжкое бремя ощутить себя однажды красавицей. (Повернувшись к старухе.) Кажется, я вполне понимаю вас, госпожа: стоит человеку хоть раз побывать на войне, так он всю жизнь только и будет припоминать свои былые сражения. Разумеется, когда–то вы были красивой…

СТАРУХА (притопнув ногой). Что значит когда–то была? Да я и сейчас красива!

ПОЭТ. Да–да, понимаю: вы были красивой. А отчего бы вам не поведать о том, что творилось тогда — лет там восемьдесят, а то и все девяносто назад? (Он загибает пальцы, словно что–то пересчитывая.) Расскажите, каково там жилось?

СТАРУХА. Хм, восемьдесят лет назад… Тогда мне было только двадцать, и в ту пору за мной ухаживал генерал Фукакуса из главного военного ведомства [5].

ПОЭТ. Хорошо, так сейчас получается, я и есть тот самый ваш генерал…. Как его там звали, говорите?

СТАРУХА. Полегче–ка на поворотах. Уж он–то явно тебе не чета… Так вот однажды я поклялась: если он будет навещать меня сто ночей подряд, тогда наконец я исполню самое заветное его желание. Ну и вот настал исход сотой ночи. Представь себе бал в салоне Року–мэйкан и меня, разгоряченную всеобщим весельем. Помню, я еще присела отдышаться на той скамейке, да, как раз здесь, в нашем парке.

Едва слышны звуки вальса. Они раздаются все громче и громче. Из–за распахнутого черного занавеса на заднике сцены смутно виднеются очертания танцзала в салоне Рокумэйкан, отделанного в викторианском стиле. Парк остается на авансцене. И все декорации скорее напоминают старое размытое фото той эпохи.

СТАРУХА (заглядывая за кулисы). Ты только посмотри на эти кислые мины. Кого здесь только нет сегодня!

ПОЭТ (с любопытством озирая публику). У кого тут кислые мины? Вот у этих шикарных дам с кавалерами?

СТАРУХА. Ну конечно. Давай лучше станцуем вальс. Нет, правда, зачем отставать от них.

ПОЭТ. Что, вальс? С вами?

СТАРУХА. Не забывай: ты у нас — генерал Фукакуса!

Они танцуют вальс. Тут же появляются молодые МУЖЧИНЫ и ЖЕНЩИНЫ А, Б и В, одетые по моде конца XIX века. Они тоже кружат в вальсе, двигаясь в сторону ПОЭТА и СТАРУХИ. Когда вальс умолкает, все сразу обступают СТАРУХУ.

ЖЕНЩИНА А. До чего сегодня красива госпожа Комати.

ЖЕНЩИНА Б. Просто глазам больно смотреть — так завидно! А где, интересно, госпожа изволила заказать себе это платье? (Она тычет пальцем в грязные лохмотья старухи.)

СТАРУХА. Я отослала заказ прямо в Париж, там и сшили все точно по размеру!

ЖЕНЩИНЫ А и Б. Неужели?

ЖЕНЩИНА В. Да уж, с японскими портными не сравнишь.

МУЖЧИНА А. Так в чем вопрос! И вы носите заграничные тряпки.

МУЖЧИНА Б. Между прочим, у нас и кавалеры ни в чем не отстают от дам. Вы видели? Даже наш премьер–министр пожаловал на вечер в английском фраке. Вообще–то, истинные джентльмены шьют себе туалеты исключительно в Лондоне.

ЖЕНЩИНЫ продолжают щебетать, окружив СТАРУХУ и ПОЭТА. МУЖЧИНЫ тем временем ведут беседу, уединившись на скамейке.

МУЖЧИНА В. До чего очаровательна эта госпожа Комати!

МУЖЧИНА А. Любая дурнушка при свете луны сойдет за красавицу.

МУЖЧИНА Б. О нашей Комати этого не скажешь. Она не менее обворожительна даже при ярком солнце, а уж при свете луны просто нет слов.

МУЖЧИНА А. Между прочим, говорят, ее весьма и весьма непросто обольстить. Надо полагать, потому и гуляет про нее столько сплетен.

МУЖЧИНА Б (беседуя на английском, тут же сам себя и переводит). Virgin is something like scandal, то есть девственница — это что–то вроде дурной репутации.

МУЖЧИНА В. К ней воспылал страстью генерал Фукакуса. Вы только взгляните на его несчастную физиономию. Похоже, он объявил трехдневную голодовку.