Ночь ночей. Легенда БЕНАПах - [41]
Взводный со всеми возможными предосторожностями вывел обе группы, гуськом провел их через плотно заминированный мост, совсем скрытно протащил всех под самым носом у противника, укрывшегося в Турецкой крепости. Там, под прикрытием крутого обрыва к реке Сбруч, они чуть передохнули, и он их как мог напутствовал:
— Ладно. Задание странное, но не делайте его смешным. Не зарывайтесь. Если удастся установить мины на дорогах, откатывайтесь подальше и побыстрее. После взрыва уходите сразу. Не делайте одно и то же два раза подряд — два раза подряд не получится…
Договорились, что перед рассветом он будет их ждать точно в этом же месте. Но с первыми проблесками уйдет восвояси. Сами, без сопровождающего они мост переходить не должны были, потому что могли подорваться на минах. Уже на своих.
Ушла во тьму группа Родионова и растворилась…
Чуть погодя отчалила группа Токачирова…
Через несколько минут после того отправился назад, через мост, и взводный с ординарцем.
Группа Токачирова вернулась вовремя, и все до одного. Только были они какие-то уж слишком молчаливые и мрачные. Мин с ними не было.
Есть признаки, по которым нетрудно определить, работала разведка в тылу у противника или слонялась. Когда работала, они возвращались опаленные и переполненные не общими обозначениями, а такими подробностями и нелепостями, которых и гений не выдумает… Ну, эти не спали ни секунды — сразу видно: глаза вытаращены, но по какому-то другому поводу… Скорее всего отсиживались… Расспрашивать не принято. Токачиров саперов сразу отправил к своим и сказал: «Мины установлены на дороге — обе!.. Но обстоятельства сложились так, что пришлось сматываться раньше, чем произошел подрыв…» Туманно… Наблюдатели и слухачи доложили, что видеть ничего не видели, но один очень сильный взрыв где-то был, только очень далеко. И указали направление. Это могла быть только группа Родионова. Но ведь от них не вернулся никто, хотя взводный с группой сторожили их и ждали возвращения более суток… Становилось все яснее: Токачиров отсиделся где-то поблизости, к возвращению явился с завидной точностью, минута в минуту.
— Иди и докладывай в штаб, — сказал ему взводный.
— А ты разве со мной не пойдешь? — спросил тот.
— Нет. Надо что-то делать… Ведь не вернулся ни один.
Борис даже не откликнулся. Это покоробило. Но можно было объяснить усталостью этой ночи. Больше никто не произнес по этому поводу ни слова.
Сведения собрали по крупицам: кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал, один передал другому… нашелся тяжело раненный немецкий пленный, его чудом приволокли в городской немецкий госпиталь, это был, кажется, прямой свидетель, но его вторично ранило при взрыве мины… но ведь он и тогда уже был ранен, и его везли в кузове подорвавшейся машины… Да еще почти никто настоящей правды знать не хотел, довольно много начальства оказалось бы замешано в этом недоразумении, у многих было «рыло в пуху»… Искали только правдоподобную версию их гибели, чтобы не писать: «Пропали без вести». Эта неуютная версия всегда мало кого устраивала (ведь помнили о родных)… Правдоподобие перемешивалось с бездарным враньем, слухи — с бредом, все сливалось в потоке наваждений.
Токачиров ушел из батальона. Ушел тихо и внезапно. Вот так выглядело небольшое недоразумение. У оставшихся оно засело больной занозой если не навсегда, то надолго.
На Висленском плацдарме была последняя землянка, последняя «Хоромина». В сокрушительном наступлении уже строить не приходилось. Да и зачем?.. Рядовой Петрулин мыл золото на своем Урале, кто, кроме старателя, будет создавать такое сооружение?..
А собрались потому, что почуяли: «Это в последний раз, может статься. Впереди прорывы и победы, а это всегда много хороших и еще больше скверных вестей». Как бы мало ветеранов в батальоне ни осталось — обязательно станет еще меньше. Вот и пришла пора взглянуть друг другу в глаза и запечатлеть хоть фас, хоть профиль.
В батальоне смелость ценилась превыше всего, а Романченко, несмотря на всю свою грубость, неуклюжесть и даже порой дурость, не раз это качество доказывал. Мы имеем в виду не дурость, а смелость, хотя располагаются они всегда по соседству.
Выбрал он себе ординарцем самого неказистого на вид и заметно трусливого солдата, который из своей трусости умудрился соорудить для себя довольно выгодное защитное прикрытие. Рассказы о трусости ординарца Сереги Галкина слагал главным образом сам Серега. А потом уж его байки расползались с прибавлениями и украшениями по всему корпусу.
Серега был коротышка, дьявольски выносливый, ходил, как и его командир, вразвалочку, был заметно приблатненный, казалось, что в добровольческий корпус угодил прямиком из колонии малолетних преступников по достижении совершеннолетия. Никто никогда его не видел в бою с автоматом или каким-либо другим оружием, а нагружен он был постоянно, как вьючное животное, особенно когда двигался пеше (а такое случалось). Тут был и всегда переполненный вещмешок, и запасные кассеты к автомату командира, большой бинокль, кое-какое барахлишко и, конечно же, трофейная двухлитровая фляга в роскошном фетровом футляре на добротной ременной портупее (и всегда не пустая, хотя за качество содержимого мало кто мог бы поручиться). Уникальная была фляга, ни у кого такой не было. Говорили, что фляга когда-то принадлежала знаменитому немецкому генералу, но вот неведомыми путями и превратностями судьбы угодила в арсенал Романченко и, следовательно, его ординарца (где пришлась как нельзя кстати). Еще говорили, что Галкин сильно не чист на руку. В батальоне этот изъян считался значительным и карался строго. Его поймали с поличным и извалтузили так, что он чуть Богу душу не отдал. Но был Галкин человек отходчивый, быстро залечивал следы повреждений и еще быстрее прощал своих обидчиков. Воровство за порок он вообще не считал и относился к нему скорее как к спорту. Вскоре обнаружилось, что Серега сферу своей привычной деятельности решительно перенес за пределы родного батальона.
Фронтовой разведчик, известный кинорежиссер (фильмы: «Последний дюйм», «Улица Ньютона», «Крепкий орешек» и др.), самобытный, тонкий писатель и замечательный человек Теодор Юрьевич Вульфович предлагает друзьям и читателям свою сокровенную, главную книгу о войне. Эта книга — и свидетельство непосредственного участника, и произведение искусного Мастера.
Это произведение не имело публикаций при жизни автора, хотя и создавалось в далёком уже 1949 году и, конечно, могло бы, так или иначе, увидеть свет. Но, видимо, взыскательного художника, каковым автор, несмотря на свою тогдашнюю литературную молодость, всегда внутренне являлся, что-то не вполне устраивало. По всей вероятности — недостаточная полнота лично пережитого материала, который, спустя годы, точно, зрело и выразительно воплотился на страницах его замечательных повестей и рассказов.Тем не менее, «Обыкновенная биография» представляет собой безусловную ценность, теперь даже большую, чем в годы её создания.
Писать рассказы, повести и другие тексты я начинал только тогда, когда меня всерьёз и надолго лишали возможности работать в кинематографе, как говорится — отлучали!..Каждый раз, на какой-то день после увольнения или отстранения, я усаживался, и… начинал новую работу. Таким образом я создал макет «Полного собрания своих сочинений» или некий сериал кинолент, готовых к показу без экрана, а главное, без цензуры, без липкого начальства, без идейных соучастников, неизменно оставляющих в каждом кадре твоих замыслов свои садистические следы.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.