Ночь не наступит - [157]

— Да, в город! Я чуть не задохнулась взаперти!

Они ехали по Парижу, и он, сверкающий и холодный, открывался ей иначе, чем в тот огненно-таинственный вечер их приезда. Теперь он был куда более красив и значителен. Ей все было хорошо, даже мороз, а может быть, особенно мороз. Ей, северянке, он был нипочем.

Фиакр был дорогой, крытый черным лаком, с медными фонарями, с меховым пологом. И кучер на облучке — здоровенный краснолицый весельчак, тоже не боящийся мороза и ветра.

— Куда, сударыня?

— К Нотр-Дам де Пари!

От стен собора веяло каменным холодом. Под растворяющимися в выси сводами шла служба. У входов и внутри монахи бойко торговали крестиками, свечками, изображениями божьей матери. Зиночка и Додаков немного постояли, смиренно склонив головы. Потом она захотела подняться наверх. Винтовые каменные ступени в своем сумраке хранили, казалось, память о Квазимодо и Эсмеральде. Они поднялись на крышу собора, где была устроена смотровая площадка. С карниза меланхолично и надменно взирали на Париж химеры. Отсюда, сверху, весь город был голубым. Голубой была Сена, обтекавшая остров Ситэ, на котором находился собор. Голубыми были крыши домов и деревья, обрамлявшие набережные. Сена дымилась. Она не замерзла, лишь у берегов белели ледяные корки. Отсюда, сверху, превосходно просматривались линии Больших бульваров, лучи улиц, расходящиеся от площадей, и характерные купола Пантеона, соборов Сен Жермен де Пре и Сан Северин. Сену перехлестывали голубые мосты.

Зиночка куталась в шубку. Ей было тепло.

— А теперь куда?

— На бульвары!

Словно бы движение волшебной палочки — и вот уже они катят по бульварам. Виталий Павлович, как заправский гид, объясняет, заставляя ее смотреть то направо, то налево:

— В этом дворце проходят выставки «Салона», обязательно надо побывать... Обрати внимание, какой вид отсюда на купол Дома Инвалидов!.. А это, как ты уже, конечно, знаешь, Лувр. Кстати, он строился тем самым Генрихом IV, который сказал, что Париж стоит обедни, — прорывается у него намек, но Додаков тотчас переходит к другим достопримечательностям. — А этот дворец, Пале-Рояль, был построен для великого Ришелье. После смерти кардинала здесь жили принцы королевской крови.

— Это что-то из «Трех мушкетеров»? — догадывается Зиночка.

— Да, конечно, — соглашается он.

Единственное, что ее раздражает, — это Эйфелева башня. Зиночка невзлюбила ее в первый же день и все время старалась не замечать. Но ей кажется, что это фантастическое, жестокое суставчатое чудище неотступно следит за нею, вышагивает за нею, куда бы она ни направлялась. Вот и сейчас у нее вызывают отвращение эти вульгарно расставленные ноги башни, а шпиль на маковке кажется вознесенным жалом, изготовленным для удара. В морозном воздухе он как раскаленная игла. Зиночка отворачивается.

Они проезжают мимо ювелирного магазина. Додаков читает вывеску и переводит:

— «Мишель Фонтене предлагает постоянный выбор изящных новостей: изделия из драгоценных металлов, бриллианты, жемчуга и изумруды».

И как бы между прочим предлагает:

— Воспользуемся приглашением? Заглянем? Зинаида Андреевна с удивлением смотрит на него. Приказчик распахивает дверь. Хозяин, сам Мишель

Фонтене, выставляет лоток с украшениями. Сокровища Али-Бабы!..

Раньше, гуляя по городу, она проходила мимо ювелирных магазинов быстро, чтобы не мучить себя недоступными соблазнами. И на дам, украшенных каменьями, она могла смотреть лишь с бессильной завистью. Она вспомнила бал в посольстве, и свое унижение, и то, как хитро воспользовался им Гартинг. Нет, не она виновата, а они, эти подлые мужчины, — они привыкли и хотят покупать, потому что имеют кошельки и знают их неоспоримую силу. Ну, а раз так...

— Прелестное колье! — повела она мизинцем в сторону невероятного сооружения из золотых нитей и каменьев, распростершегося по черному бархату.

— C’est fait pour vous, madame![17] — хозяин с готовностью придвинул зеркало. Она сбросила шубку. Виталий Павлович взял ожерелье двумя руками и приложил к ее шее.

— Splendide![18] — восхищенно проговорил Фонтене, молитвенно закатывая глаза. Это не было лишь профессиональной уловкой, она сама видела: камни горят, передавая свое мерцание коже и превращая всю ее в некую королеву.

Додаков помедлил, подождал, пока она насытится своим отображением в зеркале, потом протянул колье хозяину, что-то сказал ему по-французски. Фонтене закивал. «Неужели мое?»

— У меня нет с собою столько наличными, завтра его доставят в отель, — небрежно проговорил Додаков. — Но чтобы не тяжко было ждать, какой из этих перстней тебе нравится?

Хозяин поставил перед нею еще один лоток. Глаза Зинаиды Андреевны разбежались:

— Вот этот. Нет, тот!.. Хотя вот этот красивей, пожалуй!

Она остановилась на тонком девичьем: на золотом листке алмаз — как капля росы.

— Не надо снимать.

Неужели была та ночь, те крики, мост й фонари с набережной?..

Потом они обедали в ресторане — играла музыка, все было необычайно вкусно. Виталий Павлович заказал шампанское. Она поднимала бокал, в хрустале пузырились жемчужные нити, на пальце рядом с жалким александритом сияло новое кольцо... Нет, то просто было ночным кошмаром!