Ночь на площади искусств - [55]

— Вот как! — не испугался художник, — Я знал, добро всегда наказуемо.

— Нет! — сверкнула очами Мария. И, сощурившись, снова перешла на шепот: — Никогда никому этого не говори. Особенно детям.

Художник не выдержал взгляда, отступил на шаг.

— Ладно. Они сами разберутся, когда подрастут. Будешь смотреть?

Мария по-прежнему не торопилась, прошлась взглядом вдоль очереди, оглядела площадь. Не спеша подошла к рисунку.

Непонятно было, понравился ей портрет или нет. Она смотрела с таким напряжением, будто полководец, изучающий карту будущего сражения. Затем на ее лице медленно проявилась не то улыбка, не то гримаса страдания. Губы ее расползлись, растянулись и застыли. Затем застыли и расширились зрачки. Так бродяжка простояла долго. Казалось, портрет она изучает в малейших деталях. И вот она бережно коснулась картона, любовно принялась гладить, словно расправляя морщинки на нарисованном лице.

— Анатоль, — спросила она тихо, — Ты меня узнал?.. Узнал! Он узнал свою Марию! — повернулась она к художнику.

Тут уж ему стало совсем не по себе. Он быстренько собрал свой планшет, но Мария его остановила, схватила его правую руку, поднесла к губам и поцеловала.

— Ты не понимаешь, что ты сделал! Сандро Боттичелли! Ты создал самую удачную картину в своей жизни! Ты вернул мне его! Ты… ты…

Мария принялась выгребать из своих карманов старенькие мятые денежные бумажки и совать их в карман художнику. Он даже не сопротивлялся, потому что знал — бесполезно. Еще раз поцеловав ему руку, Мария схватила портрет, перебежала площадь и растворилась в толпе.

Боттичелли пошарил по карманам, собрал какие-то абсолютно ему незнакомые деньги, долго пытался разобраться в их национальной принадлежности, потом решил наугад пойти в ближайший бар, будучи не очень уверенным, что там нальют на них хотя бы пива.

Мария Керрюшо в это время ходила от одной группы к другой, хвасталась портретом, дескать, нашелся ее Анатоль, посмотрите, какой он красавец. А ведь раньше ей многие не верили. Убедитесь!

Одним в этой праздничной гуляющей толпе было все равно, другие не понимали, кто этот Анатоль и зачем им нужно о нем слушать. Но были и такие, которые помнили мольбу и призывы Марии Керрюшо во время грозы. Они поздравляли Марию, одобрительно кивали. Спрашивали, где же он, могут ли они его увидеть?

Мария целовала портрет, прижимала к груди и только потом показывала.

— Хорош, — одобряли окружающие, — Где же он сам?

— Как где? Вот.

— Это же бумага.

— Это для вас бумага, — блаженно улыбалась Мария.

В толпе переглядывались. Молча. А счастливая Мария спешила дальше делиться своей радостью.

Так Мария обошла почти всю площадь и оказалась возле эстрадного помоста. В это время помост, готовя его для новых выступлений, мыл из шланга небезызвестный городской поливальщик Альберт, угрюмый от рождения. Влажная разноцветная поверхность помоста сияла под прожекторами. Мария с восхищением наблюдала за тугой струей.

— Эй, хозяин дождя! — окликнула она, — Ну-ка, посмотри сюда!

Пожилой грузный поливальщик даже не оглянулся.

— Что ж ты не хочешь посмотреть? Весь город уже видел.

Поливальщик, будто глухонемой, продолжал методично полоскать эстраду.

— Да заткни ты свою кишку, — наступила на шланг Мария, но оболочка была такой плотной, что ее слабых сил не хватило прервать работу поливальщика. Альберт же оставался равнодушно невозмутимым.

— Что ж ты такой неразговорчивой, толстяк, седая голова? — приближалась к Альберту Мария, — Кроме своей резинки знать ничего не желает. Хоть бы голову поднял.

— Не мешай работать, — отозвался Альберт, не поворачиваясь.

— Ой-ей-ей. Он умеет говорить! — восхитилась Мария, — Что ты умеешь работать — видно. Но ты умеешь и говорить? Да тебе, Альберт, цены нет. Ну повернись, угрюмый дьявол.

— Отстань.

— Не отстану!

Поливальщик нехотя развернулся и так же нехотя направил свой шланг в сторону Марии. Тугая струя ударила по ногам бродяжки, чуть не сбив ее на мостовую. Мария взвизгнула и закружилась, будто в тарантелле, отдаляясь от поливальщика, хохоча и что-то напевая. Слипшиеся от воды волосы болтались сосульками. Поливальщик опять отвернулся и занялся помостом. Мария, обтерев лицо ладонями, шлепнула в ладоши и посмотрела по сторонам: так же ли весело всем остальным?

— А знаешь ли ты, седая голова, что у меня теперь заступник есть? Да еще какой! Вот он тебе задаст! — Мария развернула портрет лицом вперед и, будто щит, понесла его на вытянутых руках, продвигаясь снова к поливальщику, — Теперь никто не посмеет меня обидеть. Мой Анатоль всегда защитит свою Марию. Посмотри на него! Посмотри на того, кто умеет любить и обнимать страстно! Ведь ты в своей жизни обнимал только свою резиновую кишку-поливалку! Ха-ха-ха!

Каким бы хладнокровным и угрюмым ни был поливальщик Альберт, но после таких слов даже он не выдержал и снова повернул свой верный шланг в сторону Марии.

Но Мария теперь уж не визжала — она знала, на что решилась. Еще тверже стали ее руки, держащие портрет, будто чудотворную икону в крестный ход. Так она шла навстречу мощной холодной струе вместе с нарисованным Анатолем. Поливальщик спокойно стоял на своем месте и поливал Марию и ее героя так же безразлично, как конную статую или каменный столб. Мария же выкрикивала, что теперь она и Анатоль навеки вместе и никакой водой их не разлить. Нет такой силы, которая бы разрушила их любовь и единство. Сейчас они дадут достойный бой всем бездушным поливальщикам в мире! Вот им! Вот им! — двигалась Мария вперед. Она хохотала так же громко и вызывающе, как во время грозы. Промокшая с ног до головы, она, не сгибаясь, шла навстречу атакующей воде, хотя, похоже было, атаковала не вода, а Мария. Чем ближе она подходила к Альберту, чем сильнее хлестала струя, тем блаженнее становилось выражение ее лица.