Ночь на площади искусств - [48]

Староста капеллы по этому поводу советовалась с психиатром. Он нашел, что ничего необычного в таком ансамблевом кликушестве нет, так как в весенние дни чрезвычайно повышена радиоактивность солнца и свирепствуют магнитные бури. В такие дни особенно не хватает естественных плотских радостей.

— Радости не могут быть плотскими! — твердо заявила староста и, оставив доктору минимальное вознаграждение, покинула кабинет. Тем не менее после обсуждения советов доктора в капелле были введены недельные весенние каникулы.

Выступление этого уникального коллектива началось хоровым номером из оперы Пьеро Масканьи «Сельская честь». Затем были исполнены две «розовые» фуги инспектрисы, которая после изгнания бедняги Шубердта впала в грех композиторства. После этого вперед вышла небезызвестная мисс Бейси и спела арию из «Аскольдовой могилы».

Вдруг во время нежнейшего пианиссимо и при абсолютной тишине на ступеньки эстрады поднялся Пауль Гендель Второй. Он надвинул на глаза шляпу и закричал:

— Я замерз! Мне холодно! Дайте сигарету или рюмку рома!

Площадь в недоумении молчала. Гендель Второй продолжал:

— Ледяной озноб идет по коже! Озноб! Волнами! Волнами! По коже! Озноб! Лед! Женщина — это сосуд, вскрытый и невскрытый! О, как сладкозвучна девственность! Но отчего от этого сладчайшего пения души наши леденеют?

— Уберите отсюда хулигана! — сделала шаг вперед староста.

— Мадам! Как жаль, что я опорочил свое прошлое интимнейшей близостью с нуждавшимися во мне женщинами. А то непременно согрел бы своим дыханием вашу запечатанную ассоциацию. Увы! Не достоин! Не достоин!

Тут же на эстраду вспрыгнул Карлик.

— Представьте, я тоже грешен. И неоднократно! — подмигнул он своему кумиру и облизал мороженое, которое держал в руке, — Вам, маэстро, холодно, а меня жар прошибает. Жажду любить и быть любимым!

— Господи! Кто-то еще позарился на такого, — с недоверием заметили в публике.

— Есть категория дам, которая меня предпочитает обычным мужчинам. Среди них немало красавиц! Например, фрау Шнель из Цюриха! У нас с ней было полное слияние! — просиял Карлик в артистическом задоре, — Теперь она замужем за богатым колбасником.

— Извращенка!

— Нет, она меня любила, — поправил Карлик, — Она искала единственного. И нашла. Скажу откровенно, — с непристойной жадностью продолжал он облизывать мороженое, — иногда мне кажется, если бы я был слепой и глухонемой, тогда от женщин отбою не было бы. Такой уж это странный народ. Им лишь бы машинка работала!

На это публика отреагировала самым бурным образом, и ее никак нельзя было успокоить. Староста капеллы подошла к микрофону:

— Негодяй! Мерзавец! Что он себе позволяет! Моя капелла — символ чистоты не только в искусстве, но и в жизни. Мы смываем с вас слой духовной грязи!

Но теперь за друга решил вступиться Гендель Второй.

— Откуда у вас столько ненависти к мужчинам, мисс Розалия? — обратился Гендель к старосте, — Хор из «Аскольдовой могилы» весь был просто пропитан ядом. Мужчины воспевают свои чувства к женщине — и во всем мире это находит отклик. А у вас только яд!

— Нет. Это неправда!

— Правда!

— Вы не знаете этой капеллы и не имеете права судить!

— Я не знаю?

— Вы!

Пауль Гендель Второй медленно приподнял свою шляпу. Певицы тут же впали в шоковое состояние. Все, кроме старосты.

— Ага! — крикнула она в микрофон, — Теперь все ясно с этим жучком. Это мерзавец Август Шубердт! Он уже пытался намутить в чистых водах нашей девственности. Но не вышло! Изгнали с позором!

— Пауль! Что за вздор она несет? — фамильярно вмешался Карлик, продолжая облизывать мороженое.

Гендель Второй и его дружок вновь оказались в центре внимания и были счастливы.

— Это не вздор, — ответил Пауль Гендель, — Я действительно когда-то был Шубердтом и имел несчастье основать эту капеллу.

— Нет! — возопила староста, — Молчать! Такого позора мы не заслужили. Полиция! Полиция! Сорвали выступление!

Явился сам полковник в сопровождении сержанта Вилли и еще одного полицейского.

— Ну, голубчики, я вас предупреждал, — не скрывал удовольствия полковник, — Я вас предупреждал. Берите их!

Полицейский взял под локоть Генделя, а сержант Вилли выбил из рук Карлика мороженое, свел его со ступенек и принялся щелкать замком наручников.

— Ты-ы-ы! — обидчиво протянул Карлик, — Почти целое мороженое. Покупай теперь!

Сержант Вилли вывернул ему руки назад и подтолкнул вперед, но Карлик ловко вывернулся. Все думали, что он бросится в бега, но Карлик поднял свое мороженое, начал пальцем счищать с него пыль, попробовал даже лизнуть, но подтаявшее мороженое представляло теперь собой липкую грязную жижу в мятом вафельном стаканчике, и Карлик отшвырнул его в сторону.

— Вот покупай теперь мне мороженое! — капризно потребовал он от сержанта, — Покупай!

— Ах ты, маленький потаскун, — продолжал играть наручниками Вилли, — Дай-ка свои ручонки.

Но пухленькие детские ручки Карлика выскальзывали из рассчитанных на взрослого громилу наручников. Публика хохотала, обрадовавшись новому развлечению.

Тут же возле эстрады закипал еще один скандальчик. Пауль Гендель Второй не мог понять, за что его собираются опять вести в отделение.