Ночь — мой дом - [3]

— Надевал ей наручники, а сам будто потанцевать ее приглашал? Клеился к ней?

Джо на минутку высунул голову из открытого окна, поглубже втянул в себя грязный воздух. Паоло отъехал от пристани и погнал машину вверх, к Бродвею. Этот «нэш-родстер» легко делал тридцать миль в час.

— Я ее раньше видел, — заявил Паоло.

Джо втянул голову обратно:

— Где?

— Не знаю. Видел. Точно. — Машина запрыгала по Бродвею, и они запрыгали вместе с ней. — Может, тебе стоит написать ей стишки?

— Написать ей стишки, черт дери, — повторил Джо. — Может, тебе стоит малость сбавить газ? А то можно подумать, будто мы что-то натворили.

Дион повернулся к Джо, опустив руку на заднее сиденье:

— А ведь он как-то написал стихи для девчонки. Я о братце.

— Заливаешь?

Паоло встретился с ним глазами в зеркале заднего вида и важно кивнул, подтверждая.

— И что было дальше?

— А ничего, — ответил Дион. — Она не умела читать.

Они двинулись на юг, в сторону Дорчестера, и встали в пробке из-за лошади, которая пала возле площади Эндрю-Сквер. Машинам приходилось объезжать и лошадь, и перевернувшуюся тележку со льдом, которую она везла. Острые ледяные осколки блестели в трещинах брусчатки, словно металлическая стружка, и развозчик льда стоял возле трупа, пиная клячу под ребра. Джо все время думал о той девушке. Руки у нее были сухие и мягкие. Очень маленькие, розовые с лиловатыми венами на запястье. На наружной стороне правого уха — черноватая родинка, а вот на левом ухе такой нет.

Братья Бартоло жили на Дорчестер-авеню, над мясником и сапожником. Мясник и сапожник были женаты на сестрах и ненавидели друг друга не намного меньше, чем собственных жен. Впрочем, это не мешало им устроить в общем подвале бар с нелегальной выпивкой. По ночам сюда являлись со всех остальных шестнадцати приходов Дорчестера и даже из дальних мест вроде Северного берега, чтобы отведать лучшее спиртное к югу от Монреаля и послушать, как негритянская певица Делайла Делют поет о разбитом сердце, в том заведении, которое местные жители прозвали «Шнурок», и это раздражало мясника настолько, что он в конце концов облысел. Братья Бартоло заходили в «Шнурок» почти каждый вечер: ничего такого, но только Джо казалось идиотством поселиться над этим заведением. Всего один законный рейд честных копов или агентов казначейства[5] (пусть такое и кажется почти невероятным) — и они запросто могут вломиться к Диону с Паоло и обнаружить деньги, оружие и ювелирные украшения, происхождение которых никогда не сумеют убедительно объяснить эти два итальяшки, работающие в бакалейной лавке и универсальном магазине соответственно.

Украшения они обычно сбывали по соседству, таская их к Хайми Драго, скупщику краденого, чьими услугами пользовались с пятнадцатилетнего возраста, но деньги, как правило, не шли дальше игорного стола в «Шнурке» или их собственных матрасов.

Этим утром Джо, прислонившись к холодильнику, наблюдал, как Паоло прячет туда свою долю и долю брата: просто отводя край пожелтевшей от пота простыни и обнажая череду разрезов, которые они проделали в боку матраса. Дион передавал пачки купюр Паоло, а тот засовывал их внутрь, словно фаршировал праздничную индейку.

Двадцатитрехлетний Паоло был самым старшим из них. Однако Дион, двумя годами моложе, выглядел постарше — возможно, потому, что был смышленее, а может, оттого, что злее. Джо, которому в следующем месяце должно было сравняться двадцать, оказался самым молодым, но считался мозговым центром компании еще с тех пор, как они подключились к уличным бандам, чтобы громить газетные ларьки. Тогда Джо было тринадцать.

Паоло поднялся с пола:

— Знаю, где я ее видел.

Он отряхнул пыль с коленей.

Джо отлип от холодильника:

— И где?

— Нет-нет, он совсем на нее не запал, — отметил Дион.

— Где? — повторил Джо.

Паоло указал на пол:

— Внизу.

— В «Шнурке»?

Паоло кивнул:

— Она приходила с Альбертом.

— С каким еще Альбертом?

— С Альбертом, королем Черногории, — съязвил Дион. — Ты сам думаешь — с каким?

К несчастью, в Бостоне имелся всего один Альберт, которого называли просто по имени: все равно понятно было, о ком речь. Альберт Уайт, тот тип, чье заведение они только что ограбили.

Альберт, герой филиппинских войн с моро[6] и бывший полицейский, потерял работу после забастовки 1919 года, как и брат самого Джо.[7] Сейчас Уайт являлся владельцем «Гаража и автостеклоремонтной мастерской Уайта» (ранее — «Покрышки и автозапчасти Галлорана»), «Центрального кафе Уайта» (ранее — «Закусочная Галлорана»), а также «Трансконтинентальной перевозочной конторы Уайта» (ранее — «Грузовые перевозки Галлорана»). Ходили слухи, что он лично прикончил Плюгавца Галлорана. В того попало одиннадцать пуль, когда он находился в дубовой телефонной кабинке в аптеке Рексалла на Эглстон-Сквер. От такого количества выстрелов с близкого расстояния будка даже загорелась. Поговаривали, что Альберт выкупил обугленные останки телефонной будки, восстановил ее, держит в кабинете своего дома на Эшмонт-Хилл и всегда звонит только оттуда.

— Значит, она девчонка Альберта.

Джо упал духом: ему не хотелось думать, что она всего лишь обыкновенная гангстерская подружка. Он уже представлял себе, как они покатят через всю страну на угнанной машине, не стесненные ни прошлым, ни будущим, за пылающим закатным небом по пути в Мексику.