Ночь голубой луны - [59]

Он долго смотрел им вслед. А потом уплыл обратно в океан.

106

Всё тело Синь гудело от тревоги, как высоковольтная линия электропередач. Синь была так заряжена тревогой, что от неё просто искры летели, к чему бы она ни прикоснулась. Как же, как она могла допустить, чтобы это стряслось?

Это она, только она во всём виновата. Если бы она не накричала на Берегиню, когда та рассказывала ей про крабов и русалок, девочка мирно спала бы сейчас в своей комнате рядом с ней и всё было бы в порядке.

Звонить. Срочно звонить! Но куда? Кому?

Доуги протянул ей телефонную трубку.

Она стала звонить всем подряд: в береговую охрану, шерифу, в полицию, даже ветеринарному врачу – доктору Скармардо, который лечил больных животных в Тейтере. Синь разбудила его своим звонком, сама не зная зачем.

И все отвечали ей одно и то же: «Подождите у телефона. Не кладите трубку».

Береговая охрана: «Не кладите трубку, мадам».

Шериф: «Сейчас приедем, подождите, не вешайте трубку!»

Полиция: «Ждите у телефона!»

Доктор Скармардо: «Подождите! Я буду через час».

– Как же так?! – закричала она.

Как же так – ждать, не вешать трубку, ждать целый час, когда Берегиня там, в открытом океане, одна-одинёшенька, в шлюпке, на которой можно кататься только по мелкому пруду? ОДНА-ОДИНЁШЕНЬКА!!! Синь казалось, что с неё заживо содрали кожу, что всё тело её жжёт огнём, что её вот-вот разорвёт на клочки, что весь мир вот-вот разлетится на куски, молекулы, атомы. Ей казалось, что она должна немедленно броситься в воду и переплыть весь Мексиканский залив – от берега до берега.

– Ну уж нет! – сказала она.

Синь не собирается ждать у телефона. Она не сможет. Не вытерпит.

Словно шаровая молния, Синь полетела к двери, выскочила наружу и скатилась по ступенькам.

Доуги ринулся за ней. А за Доуги – Второй.

Так они и мчались всю дорогу до пляжа и остановились только у самой кромки воды. Огромный залив, тёмный, безбрежный, бессонный, вдруг поразил Синь. Она застыла на месте, глядя в непроницаемую тьму. Она знала только одно: где-то там Берегиня. Где-то там. И тут стоявший рядом Доуги стал кричать в темноту изо всех сил:

107

БЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Р-Р-Р-Р-Р-РЕ-Е-Е-Е-Е-ГИ-И-И-И-И-И-НЯ-А-А-А-А-А-А!!!

108

БЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Р-Р-Р-Р-Р-РЕ-Е-Е-Е-Е-ГИ-И-И-И-И-И-НЯ-А-А-А-А-А-А!!!

109

БЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Р-Р-Р-Р-Р-РЕ-Е-Е-Е-Е-ГИ-И-И-И-И-И-НЯ-А-А-А-А-А-А!!!

110

«Конечно же, – думала Синь, – она не могла уплыть далеко. Конечно же не могла, правда?»

Как далеко способна заплыть на шлюпке маленькая девочка?

Неужели «Стрелка» могла бы пройти по глубине между волнорезами?

Синь прижала ладони к щекам и потёрла веки кончиками пальцев.

Вопросы теснились в её голове. И вдруг слёзы – поток слёз, море слёз, целый океан слёз полился по её лицу.

Она должна была рассказать Берегине о её матери. Она давным-давно должна была это сделать, чтобы та знала, как она, Синь, заставила Мэгги-Мэри уехать, что Мэгги-Мэри вовсе не русалка. Но вместо этого она позволяла Берегине верить сказкам про эльфов, фей, русалок и говорящих крабов.

Что она наделала? Или чего она не сделала? И вслед за этими вопросами у неё возник главный, самый страшный вопрос: «Какая же я после этого мать?»

У кромки воды ноги её вдруг подкосились, и она упала на влажный песок.

– Береги её… – всхлипнула она. – Я должна была… я не уберегла…

Она смотрела на волны, катившиеся через волнорезы. Огромные чёрные волны. Они шли одна за другой, их белопенные гребни мерцали в темноте. Она чувствовала, что Доуги стоит рядом с ней. И вдруг странный, чужой звук, никогда прежде ею не слыханный, вырвался из её тела – низкий, глухой вой. Словно тёмной шалью он обвил её грудь, плечи, колена, обвил плотно, туго, так что казалось, что он вот-вот задушит её прямо здесь, на мокром песке.

Синь хотела остановить этот вой, но у неё никак не получалось.

Она закрыла глаза. Если она так и останется здесь, застывшая, окостеневшая, как пустая устричная скорлупа, брошенная в песок, быть может, океан хлынет и заберёт её? Ей казалось, что она никогда не сможет сдвинуться с этого места, с этой мёртвой точки. Ей казалось, что никогда не остановится рвущийся из неё жуткий вой, что она не может его остановить, не хочет остановить, не в силах остановить…

И тут Доуги обнял её за плечи и осторожно поднял на ноги. Потом взял её на руки и держал в своих сильных объятиях, крепко прижимая к себе, а вой по-прежнему рвался наружу из её утробы, из груди, из глотки, откуда-то из глубин её тела. И так они стояли – на краю мира, и он держал её в объятиях, самых нежных на свете, держал до тех пор, пока вой не вышел из неё весь, до последнего звука, который отлетел в ночную тьму.

– Будем ждать, – сказал он.

Она только молча кивнула. У неё внутри не осталось ни воя, ни звука, ни голоса. И с каждой минутой океан подступал всё ближе, прилив поднимался, небо становилось светлее.

111

Йемайя. Она больше не исполняет желаний. Она стала слишком старой. Сумасбродной. Усталой. И туговатой на ухо. Ей надоело выслушивать просьбы.

Но всё-таки сердце её ещё не до конца очерствело. Статуэтки, одна за другой падавшие в воду, вызвали у неё слабую улыбку. Дары.

Она расставила их рядком на своём подводном комоде и любовалась тем, как искусно они сделаны. Здесь были Седна и лорелея, сирена и нингё, меерфрау и русалка. Особенно её развеселила русалка с длинными спутанными волосами. Она подкинула её вверх, как мячик, и ловко поймала, весело рассмеявшись.