Ночь эльфов - [29]

Ллиэн в ужасе попятилась и отступала до тех пор, пока не наткнулась на стену шалаша. Она вскрикнула и резко отшатнулась. Здесь лицом вниз лежал другой человек, и его спина была утыкана стрелами.

Эльфийскими стрелами.

Ллэндон начал войну.

С наступлением ночи в поместье чуть посвежело. Целый день под палящим солнцем, звеня от жужжания тысяч мух, привлеченных потом людей и животных, сам воздух над площадкой для молотьбы дрожал от ритмичных ударов тяжелых цепов, отделявших зерно от плевел. Те, кто не был в поле, занимались стрижкой баранов, прядением льна и шерсти, сбором меда и фруктов, выжиманием виноградного и яблочного сока. Поднимая облака пыли, то и дело приезжали телеги, нагруженные ячменем, овсом и пшеницей. Вдобавок к этой пыли над веялкой поднимались тучи шелухи, которая при малейшем порыве ветра устилала дорожки, поднимаясь даже к подножию господского замка. Но теперь вся эта удушливая пыль и шелуха осели на крышах саманных домов и хозяйственных построек, словно серый снег. День был долгим, поэтому почти все обитатели поместья уснули после того, как замковый капеллан прозвонил вечерню. На закате, согласно обычаю, в поле выходили сборщики колосьев – женщины, дети или крепостные слуги, которые подбирали упавшие колосья и срезали солому, чтобы выстелить ею крыши своих хижин или загоны для скота – до того как явятся лучники для охраны урожая ночью. Другие солдаты, потея в своих стальных кольчугах, целый день охраняли горы пшеницы, ссыпанной под навесом, пока их начальники устанавливали размеры налога для каждого двора в пользу господского дома и церкви. Налог был довольно скромным, учитывая размеры поместья, и шел только на содержание замка и прокорм лошадей Систеннена Благословенного.

Поместье было расположено вдалеке от высоких крепостных стен Лота, от Черных Границ, от войны. Систеннен сражался бок о бок с Пеллегуном в героические времена Десятилетней войны с Безымянным Зверем, и за его отвагу ему было пожаловано баронство. Но это было давно… Сейчас барон уже состарился и мирно доживал свои дни в крепости, служившей ему замком. Это было простое укрепленное сооружение, древнее, еще деревянное, построенное на вершине холма, над деревней, где жило сотни две душ, защищенное рвом и земляной насыпью, на которой высился частокол из мощных обструганных бревен, окруженный с внешней стороны зарослями ежевики. Единственным прочным строением во всем поместье была церковь – приземистый каменный куб с возвышавшейся над ним небольшой звонницей, – но колокола еще не повесили. Систеннен принял новую веру лишь совсем недавно (что принесло ему прозвище Благословенный), а поместье было не слишком богатым, чтобы оплатить работу литейщика.

На ночь убирали подъемный мост и запирали ворота на засов, преграждая единственную дорогу, что вела из деревни внутрь крепости. Привалившись к створкам ворот, двое стражников дремали, завернувшись в плащи. Эка важность – охрана… Что тут сторожить до тех пор, пока урожай не будет свеян и жниво не сожжено?.. Тогда придется охранять телеги, везущие на мельницы зерно, а обратно муку. Потеря урожая означала бы голодную смерть для всей деревни еще до зимы. А до тех пор кого бояться, кроме жалких бродяг, в которых даже дети швыряются камнями, да еще волков или лис – но те не подойдут близко к ограде.

Вдруг залаяла собака, отчего один из стражников вздрогнул и подскочил. Потом отряхнулся, подняв в воздух тучу мучнистой пыли, которая забилась ему в ноздри и заставила расчихаться. Подобрал с земли камень и наугад швырнул туда, откуда все еще раздавался собачий лай.

– Заткнись!

Собака глухо зарычала, но следующий камень угодил прямо в нее, отчего она умчалась, жалобно поскуливая.

– Глупая псина!..

Стражник ощупью отыскал свой кожаный шлем, свалившийся с головы во время сна, и, тяжело вздохнув, надел его. Потом медленно поднялся и оперся на копье. Он чувствовал, как ломит все тело, и плотнее завернулся в плащ. После дневного зноя воздух казался холодным, почти ледяным, и даже нечего было выпить, чтобы согреться. Внезапно он услышал над головой хриплый крик хищной птицы и посмотрел вверх, но успел заметить лишь смутное белое пятно, промелькнувшее в темноте. Кажется, это был кречет – для сокола птица была слишком крупной,– из-за бело-серого оперения показавшийся почти призрачным. Стражник некоторое время стоял, задрав голову, но птица больше не появлялась. Потом он бросил взгляд на своего по-прежнему спящего напарника и перевел глаза на приставную лестницу, стоявшую возле бревенчатого частокола, по которой можно было подняться на узкую дозорную дорожку (из гладко спиленных верхушек бревен). Громко шмыгнув носом, стражник начал медленно подниматься по перекладинам, поскрипывающим под его тяжестью. Забравшись наверх, он спустил штаны и щедро помочился на кусты ежевики, росшие снаружи.

Тут послышался резкий клекот, а следом за ним – какой-то шорох в глубине рва. Стражник наклонился, но не разглядел ничего, кроме смутных теней.

Однако эльфы хорошо его видели.

Один из них резко выпрямился, сжимая в руке копье, и всадил его в горло стражнику, словно гарпун. Послышался отвратительный булькающий звук. Потом эльф откинулся назад, с усилием увлекая за собой стражника, который свалился в ров. Без сомнения, он был уже мертв, когда его тело коснулось земли, но эльф, на которого он до этого опорожнил свой мочевой пузырь, все равно вонзил ему в спину кинжал – с такой яростью, что это вызвало улыбки у его товарищей.