Ночь длинных ножей - [13]

Алейников расстегнул еще одну пуговицу камуфляжной куртки. Пыль, жара невыносимая. Бойцы трясутся в кузове грузовой машины, это гарантия, что вылезешь оттуда как черт, — весь в грязи, и стирка камуфляжа обеспечена. На броне БТРа тоже хорошего мало. Пыль вдыхается в легкие, оседает на зубах, разукрашивает лицо и руки и въедается в комбезы. Пыль, пыль… Алейников ненавидел пыль…

— Душно. Жарко. Гнусно, — прокомментировал он обстановку.

— А что ты хотел? — пожал плечами собровец. — Чечня.

— Хорошо в краю родном, — хмыкнул Алейников. Колонна машин, тяжело отвалившая от здания временного отдела внутренних дел, теперь пылила по прямой, как шпала, главной улице станицы Ереминской — Нижнетеречного райцентра. Машины миновали центр станицы с неизменным для таких населенных пунктов парком с давно потухшим вечным огнем памяти погибшим солдатам и с обшарпанным клубом с колоннами и гипсовой лепкой, в которой главные элементы орнамента — звезды и серпы с молотами. Еще недавно в этом клубе у станичных ваххабитов и бойцов ополчения было место сборищ.

Машины оставили позади нескольких больших бетонных и кирпичных зданий, которые когда-то были райсоветом, райторгом, районе — только теперь этот «рай» потерян и в зданиях сегодня военная комендатура, администрация, все там оцеплено, перегорожено, простреливается, заставлено бронетехникой и армейскими автомашинами связи, все рассчитано на долгую оборону.

Рядом с «уазиком» бежала, подпрыгивая, поджарая, ободранная, грязно-белая псина и дико лаяла, будто готовясь вцепиться зубами в протектор. За ней следовали двое менее шустрых, но не менее злобных ее сородичей.

— Даже псы в Чечне вредные, обязательно облают военную машину, — хмыкнул Алейников.

— Ну да.

— Джохар, Джохар, — позвал, отведя бронежилет и высунувшись из окна, Алейников собаку. Та, удивленно взглянув на него, отстала от машины…

Машины миновали частный сектор, состоящий из бедных, скрытых за глухими заборами каменных домиков, проскочили мимо давно не крашенных, грязных, казалось, вот-вот готовых рухнуть пятиэтажек на окраине. В станице лишь недавно появилось электричество и худо-бедно заработал водопровод. Слишком долго эти блага цивилизации считались здесь канувшими в Лету, в ту советскую Лету, когда здесь еще можно было жить, а не выживать.

Справа бледнело стальное, почти круглое, небольшое озеро, в нем плескалось несколько ребятишек, и на берегу застыла красная пожарная машина, забирающая воду для технических нужд отдела. Впереди возник северный блокпост с неизменным полосатым массивным шлагбаумом. Здесь заканчивалась станица Ереминская.

«Уазик» замедлил скорость и начал объезжать бетонные кубики, уложенные таким образом, чтобы на скорости блокпост не проскочила ни одна машина. У дороги приютилось уродливое сооружение из тех же бетонных кубиков — хоть худая, но защита, за ним — окоп и вкопанный в землю вагончик. Здесь можно жить и даже держать оборону. Здесь жутковато по ночам, когда ощущаешь себя в перекрестье прицела. Хотя, по статистике, на блокпостах гибнет не так много народа. Вчера здесь был обстрел, и ребята взвинчены.

Алейников махнул рукой омоновцам. Постовой поднял шлагбаум, и колонна неторопливо проехала мимо блокпоста. Это водораздел. Форт, спасающий от диких индейцев, позади. А теперь пожалуйте в прерию. Там — разбитая чеченская бетонка, вновь после долгого перерыва засеваемые сельхозполя, и она, проклятая зеленка, в которой, может быть, притаилась ощерившаяся гранатометами и ручными пулеметами погибель. Шлагбаум блокпоста — еще одна граница, которая делит эту истерзанную землю на лоскуты. В одних лоскутках можно жить. В других выживают лишь мутанты войны. В третьих жить невозможно никому.

Колонна начала набирать скорость.

— Не жми так сильно, — велел Алейников водителю. — У БТРа движок на ладан дышит.

— Зря «коробочку» с собой взяли, — сказал собровец.

— Ничего. Броня никогда не лишняя.

Машину тряхнуло так, что зубы лязгнули — это водитель не разглядел глубокую выбоину, так и не заделанную. Рядом с трассой ровными рядами шли воронки — тут боевики держали оборону, но недолго. «Град» и стопятидесятидвухмиллиметровые пушки не оставили им никакого шанса.

Колонна двигалась вперед, и к обочине жались старые, раздолбанные легковушки и грузовики и новенькие, с иголочки, трактора, которые эшелонами гнали из России для подъема чеченского сельского хозяйства.

Алейников ощущал, как внутри его веет привычный легкий холодок — он неизменно возникает, когда машина мчится по чеченской дороге. Потому что подсознание исподволь подсовывает картинку — вот рвется фугас, машину сносит с полотна дороги, ломаются борта, впивается в тело железо, взрывная волна выворачивает тебя наизнанку…

На прошлой неделе на трассе саперы обезвредили четыре фугаса. Но боевики ставят новые.

«Уазик» летел вперед. Справа — поля, слева — степь, дальше горы, минные поля, кошары, где живут пастухи и прячутся боевики. Там же скрываются мини-заводы.

Дорога пронзила насквозь небольшой лесок. Еще одно препятствие — обошлось без выстрелов и происшествий… За леском — поворот в сторону колхоза Двадцатого парт-съезда, о чем сообщал стершийся, но все еще читаемый указатель. Около него — вросший в землю опаленный остов БТРа.