Ночь без права сна - [9]

Когда Наргиз вышла из квартиры, консьержка мыла лестничную площадку.

— Добрый день, фрау, — проговорила консьержка, оставив свою тряпку. — Не жених ли вчера вечером приехал к вашей княжне?

— Да, жених, — закивала, опешив, Наргиз. — Как вы догадались? Молодой князь едет в Рим. К нам заехал на день-два. В Италии он будет покупать картины для своей виллы. — Все это Наргиз говорила с полуулыбкой, тогда как холодный пот выступил у нее на лбу. Господи, а если вдруг придет Ярослав Калиновский, кем тогда его объявлять?

— Такие чемоданы! Видно, жених не поскупился, привез невесте дорогие подарки.

— О да…

— Фартит же людям! — с откровенной завистью покачала головой консьержка. — Так сегодня не заходить делать уборку?

— Я вам скажу когда, — сказала Наргиз, не зная, сколько пробудет молодой болгарин, которому нужно хорошенько «начинить» чемодан.

— Тогда, если можете, дайте мне вперед деньги. Тут ко мне захаживает один знакомый, большой любитель доброго вина. Тоже вдовец, — лукаво подмигнула консьержка.

— Да-да, конечно… — Наргиз достала из ридикюля пять марок. «Жених… Кто знает, что у этой нахалки на уме?» — не без тягостного чувства тревоги думала Наргиз, семеня вниз по ступенькам, как будто спасаясь от погони.

Каринэ она нашла в небольшой типографии на тихой Зенефельдштрассе. Теперь уже не в Лейпциге, а здесь мюнхенские рабочие конспиративно печатают «Искру».

— Как хорошо, что ты пришла с корзиной, — обрадовалась Каринэ. — Отнесешь все пачки домой…

Выслушав тетушку, Каринэ успокоила ее: вечером гость уедет. Надо договориться с извозчиком, чтобы подал экипаж к их подъезду ровно в девять…

Консьержка и ее ухажер встревожили Каринэ.

«Самый опасный»

В муфте из горностая, благоухающей тонкими французскими духами (с ней Каринэ не расстается даже на занятиях в консерватории), есть потайной карман. Он служит для переноски оттисков статей, а порой и целого номера «Искры» на явочные адреса. Статьи и газеты переправляют через границу, а затем в подпольных типографиях России их размножают.

В этот мартовский день Каринэ выполняет задание, требующее предельной осторожности.

Если бы она знала, какая встреча ее ожидает! Если бы знала…

В муфте заграничный паспорт на имя болгарина Дмитрия Иорданова. Паспорт надо передать сестре состоящего под надзором полиции дворянина Владимира Ильича Ульянова, который после сибирской ссылки выехал из России в Германию сроком на шесть месяцев и не вернулся обратно.

Секретной иностранной службе русской охранки, раскинувшей по всей Европе сеть шпионажа за политическими эмигрантами, пока еще не удается выяснить местонахождение беглеца. Агенты шлют в Петербург одну за другой шифровки:

«В Германии Ульянова нет».

«Искра» в Женеве не печатается. За Плехановым установлен усиленный надзор. Ульянова в Швейцарии нет».

«В Париже и во всей Франции Ульянова нет».

Прекрасна Северная Пальмира [2], одетая в лед и сверкающий снег.

Зимний дворец. Кабинет Николая II.

Царь порывисто встал с кресла, заложив руки за спину, подошел к окну. Постояв минуту-другую, вернулся к массивному письменному столу и опять уселся. Взгляд вонзил в заголовок лежащей перед ним газеты:

«Российская социал-демократическая рабочая партия.

Искра — I»

— Угроза, так сказать: «Из искры возгорится пламя!» — иронически и сухо срывается с тонких губ. — Это «пророчество» позаимствовали у декабриста Одоевского…

Не смея шевельнуться, внутренне трепеща от недоброго предчувствия, при всех своих орденах и регалиях, точно каменное изваяние, на почтительном расстоянии застыл Рачковский — предводитель шпиков заграничной русской охранки.

Царь, хмуря брови, перечитывает: «…Внедрить социалистические идеи и политическое сознание в массу пролетариата и организовать революционную партию, неразрывно связанную со стихийным рабочим движением…»

— Я высоко ценю вас, — с укором смотрит на Рачковского монарх. — Но, как мне стало известно, нелегальщина сейчас приходит из заграницы.

— Ваше величество, — стараясь скрыть волнение и страх, почтительно заговорил Рачковский, — недавно на границе, в Радзивиллове, мои люди выследили и арестовали некоего Руденко, он же Ясинский, он же Одиссей.

— Не тот ли мятежник, которого когда-то судили в Одессе и отправили на каторгу?

— Именно он, ваше величество.

— Значит, бежал…

— Тогда арестованного препровождали в киевскую тюрьму…

— И кто-то ему помог бежать? — язвительно закончил фразу царь.

— Ваше величество, теперь наши орлы из-под земли его достанут! Не скрою, это когда-то мы были бессильны что-либо сделать в чужой стране, но теперь… Полиция всех стран нам помогает…

— Говорите, из-под земли? — иронически взлетела вверх правая бровь царя. — Так почему же до сих пор неизвестно местопребывание Владимира Ульянова? Что он — сквозь землю провалился? В воду канул? Я уверен, что он причастен и к этому делу! — тыкнул пальцем в «Искру».

Рачковский Ульянова в лицо не знал. Но шесть лет назад, летом, когда этот царский чиновник «отдыхал» в Швейцарии, начальник петербургского департамента полиции писал ему, что в Ясеневу едет Владимир Ульянов с целью «приискания способов к водворению в империю революционной литературы и устройства сношения рабочих революционных кружков с заграничными эмигрантами. Сообщая о сем, прошу Вас учредить за деятельностью и заграничными сношениями Владимира Ульянова тщательное наблюдение».