Ночь без алиби - [30]

И вот я стоял у могилы, смотрел на ее холмик и ни о чем не думал. Мороз покусывал руки, но я не прятал их в карманы теплого пальто. Из деревни время от времени доносился собачий лай; больше ничто не нарушало разлившейся вокруг тишины, не гнетущей и не тревожной, но созерцательной и благотворной…

Неожиданно я почувствовал, что за мной наблюдают. Сзади скрипнул снег. Я мгновенно обернулся. Человек, стоявший передо мной, сдавленно вскрикнул. Это была Ула. Узнав меня, она оцепенела.

Воротник ее светло-коричневой шубы был поднят. Под темной меховой шапкой лицо Улы казалось белым, а глаза - угольно-черными. Она посмотрела на могилу, увидела охапку еловых веток, протоптанный снег и поняла. Растерявшись, я хотел объяснить, извиниться, хотя извиняться мне было совершенно незачем. О чем она думала, что с ней происходило? Наконец она грозно взглянула на меня.

- Что тебе здесь надо? - спросила она резко.

Я опустил голову, как всегда, если речь заходила о смерти Мадера. Когда я поднял глаза, Ула по-прежнему сверлила меня твердым пытливым взглядом. Нет, я решил не уклоняться от ответа. Я шагнул ближе к могильному холмику. И она считает меня виновным, мелькнула мысль. А что еще ожидать от нее после того письма?

- Воздаю последнюю почесть, - ответил я. Внешне я сохранял спокойствие, хотя меня всего трясло.

- Неужели человек может так лицемерить… - сказала Ула, устремив на меня взгляд, полный муки.

- Прости, Ула. Меня сегодня освободили.

Она вздрогнула и шагнула ближе.

- Значит… ты невиновен? - Я заметил слезы в ее глазах. - Я цеплялась за твое «нет», - продолжала она, - даже когда зачитали приговор. А потом вернулся Фриц после свидания с тобой…

- Он наврал!

- Наврал? - Ула слабо улыбнулась и опустила голову. Она, вероятно, вспомнила о своем письме. - Я даже не поздоровалась с тобой, - пробормотала она и, теребя кожаную перчатку, подошла ближе.

Вот теперь надо сказать ей все!

- Моя невиновность, Ула… еще не доказана. Понимаешь: меня освободили за недостатком улик! Сегодня утром я сам еще этого не понимал, только дома понял, именно дома. Будет еще один суд, будут оправдывать меня, поскольку вина не доказана, а это хуже чумы!

Я опустил голову. Если уж отец с братом без колебаний считают, что убийца я, то как может Ула, дочь жертвы, думать иначе?

Она дергала меня за рукав в ожидании, пока я подниму голову. Ее лицо, ее огромные глаза, показавшиеся мне такими черными, были совсем близко.

- Ты, верно, как и все, думаешь, что это я сделал? - прошептал я.

Ула, отпустив мой рукав, задумчиво смотрела на меня. Лицо ее оставалось неподвижным. Она закрыла глаза и ладонями сжала виски.

- Господи, добро и зло я различаю, но в этом деле ничего не могу понять, - беспомощно пролепетала она. - Я ничуть не сомневалась в тебе, когда все только и твердили, что твоя вина доказана. Я любила тебя. Это давало мне силы верить тебе… до того ужасного дня, когда Фриц возвратился и рассказал мне…

- Ну а ты?

Она отвернулась к могиле. Я чувствовал, что Ула не знает, что сказать мне; и я молчал, не желая оказывать на нее давление.

- Прости меня, отец, если я ошиблась, - прошептала она и застыла на минуту, словно ждала ответа. Потом решительно повернулась и протянула мне руку. Я пожал ее.

- Не обмани моего доверия. Иначе не знаю, что я с собой сделаю. Если ты невиновен и на меня не в обиде, то пойдем… ко мне. - Она посмотрела мне в глаза долгим, испытующим взглядом и, повернувшись, затопала по снегу мелкими шажками.

Никогда еще я не любил Улу так, как в эту минуту. Она верила мне! Жизнь опять приобрела для меня смысл. Я еще сильнее ощутил свой долг найти убийцу, избавить Улу от ужасной неопределенности; от этого зависело все ее будущее.

Она уже сворачивала к дороге. Я поспешил, стараясь ступать в маленькие следы, и у выхода с кладбища догнал ее. Молча мы двинулись к деревне. Вокруг была тишина, заснеженные поля, лес, луга, сады и дома в снеговых шапках, а над нами - ясное звездное небо, чистое, как моя совесть. Порой наши взгляды встречались, и тогда мои глаза тонули в ее глазах, мои пальцы находили ее руку, а губы - ее рот. Прошло полчаса, пока мы добрались до усадьбы Мадера. Слева от ворот выступал из сугробов дом, позади него виднелся сарай и чуть дальше - хлев.

Ула вставила ключ в замок калитки, но он не отпирался. Я надавил на ручку, калитка отворилась.

- Еще ни разу не забыла ее запереть, - сказала Ула с удивлением и как-то неуверенно вошла во двор. Она даже испуганно огляделась по сторонам, прислушиваясь. Подойдя к двери дома, взялась за ручку, и дверь сразу приоткрылась. - Но ведь я ее заперла и калитку тоже! - Ула разволновалась. - Еще когда запирала калитку, ключ упал, и я долго шарила в снегу, пока нашла. Поэтому я точно помню, что заперла.

Отстранив Улу, я заглянул в сени, прислушался, но ничего не услышал. Глаза, привыкшие к снежной белизне, ничего не видели во тьме.

- Спички, - прошептала Ула.

- Нету. - Я невольно тоже понизил голос. Прислонившись к дверному косяку, я на секунду зажмурился, чтобы глаза привыкли к темноте. - Включи свет.

Ула пошарила на стене. Выключатель щелкнул раз, другой, третий…