«No Woman No Cry»: Моя жизнь с Бобом Марли - [19]

— Если он хочет в Сент-Энн, я согласна. Согласна на все, чего мой муж от меня хочет.

Глава четвертая «ТО LOVE SOMEBODY» («Любить кого-то»)

Еще до того, как мы решили перебраться в Сент-Энн, мы стали замечать перемены в тетушке: она начала относиться с легким подозрением — а может, просто чересчур придирчиво — ко всему, что мы делали. Боб считал, что мы ей намозолили глаза, постоянно находясь рядом и не имея возможности выбраться из ее дома. Я думаю, больше всего ее обижало, что мы отказывались есть ее стряпню. Она готовила свинину, когда ей хотелось, и это было, конечно же, ее право. Я понимала ее резоны и старалась готовить отдельно, но, думаю, никак не разряжала обстановку. Мы с Бобом обсуждали эту ситуацию много раз, потому что он чувствовал себя все больше не в своей тарелке и начал проводить основную массу времени вне дома, чтобы не слышать, как его постоянно называют «этот мальчишка» или, собирательно вместе с друзьями, «эти мальчишки».

Наш план заключался в том, чтобы поехать в Найн-Майлз и поселиться в пустующем доме, который отец Боба оставил его матери. Если бы мы провели там некоторое время и сэкономили немного денег, то потом можно было бы позволить себе снять жилье и не стеснять больше тетушку. Или мы могли бы построить дом в Найн-Майлз. То, что я была обеими руками за переезд, Боба не вполне успокоило.

— Там нет воды, нет электричества, ты к такому не привыкла, — твердил он.

И я отвечала:

— Ну давай просто попробуем. Я правда хочу туда поехать, посмотреть, на что это похоже.

Я чувствовала, что мне нужно непременно пройти через это, потому что я не была знакома с его семьей и не знала, где и как он рос. Все, что я знала про Сент-Энн, — что Маркус Гарви был тоже оттуда родом.

Так или иначе, мой энтузиазм Боба радовал. Думаю, тогда мы были так влюблены друг в друга, что не столь важно было, где жить, лишь бы вместе. Тогда же он записал песню «Chances Are», которая, как всегда, рассказывала о жизни, которой мы жили: о сегодняшних печалях и о том, что завтра все переменится к лучшему. И я верила в это «завтра».

Когда настало время ехать, я пришла в сильное возбуждение, так мне хотелось в Сент-Энн. Даже беспрестанное тетушкино ворчание меня не раздражало. Я радовалась как ребенок! Я запасла муку, рис и сахар, поскольку Боб предупредил, что там негде купить продукты. Я складывала чемодан, который он привез из Америки, параллельно слушая тетушку:

— Куда тебя несет, ты не представляешь, во что ввязываешься, ты никогда этого раньше не делала, тебя могут втянуть невесть во что… Ты можешь заболеть, кто тебя будет лечить там, ты беременная, в какую клинику ты собираешься ходить, чтобы делать анализы? — И так далее.

Наконец я сказала:

— Да не переживай ты так, тетушка! Я тебе напишу, к тому же я приеду через неделю, чтобы рассказать тебе, как у нас дела. А если что-то не заладится, то я сразу вернусь.

Мои доводы ее, похоже, немного успокоили. Во всяком случае, она знала, что я сдержу слово и вернусь, потому что мы оставляли Шэрон с ней на то время, пока будем устраиваться. Она знала, что Шэрон мы надолго не бросим.

Но вот настало время ехать, и мы пошли на Парад-сквер в центре Кингстона, откуда уходили автобусы — те самые расписные автобусы, которыми знаменита Ямайка, с названиями вроде «Божья милость» и «Хвала Господу». Я сразу сказала:

— Хочу к окошку! Я хочу к окошку!

Боб до последней минуты продолжал сомневаться. Я уже села и прижалась носом к стеклу, когда он в очередной раз спросил:

— Ты уверена, что хочешь ехать?

Конечно, я была уверена — для меня это было целое путешествие, плюс шанс узнать побольше о муже и местности, где он вырос. Ведь тогда я смогу любить его еще сильнее.

Расстояние до Сент-Энн было около семидесяти пяти миль, всего пара часов на машине, если нигде не задерживаться, но мы добирались больше четырех часов — автобус медленно полз по извилистым горным дорогам и останавливался на каждом углу. Поездка, надо сказать, принесла массу ощущений. Люди ехали с детьми, везли кур, корзины, полные всевозможных овощей и фруктов. Это не особенно облегчало мою утреннюю дурноту — один раз мне даже пришлось выйти из автобуса, — но я продолжала смотреть в окно и пыталась дышать свежим воздухом и сохранять позитивный настрой.

Когда мы наконец сошли в Найн-Майлз, казалось, что вся община вышла нас встретить. Это был прямо праздник какой-то! Люди кричали: «О! Да это же Неста!», или «Маc Нес вернулся!» и «Маc Нес приехал и жену привез!» Тут Боб показал куда-то вверх по холму (больше похожему на гору) и сказал:

— А дом вон там.

Я посмотрела туда и удивилась:

— Это — дом? — Потому что постройку, на которую он указывал, трудно было назвать домом, во всяком случае, тем, что в Тренчтауне понимали под домом.

Но Боб подтвердил:

— Да, он самый. Пошли.

Мы поднялись по холму. Уже вечерело и, как Боб и предупреждал, электричества не было, так что нам пришлось искать лампу в потемках. Когда мы оказались внутри и я не обнаружила ни кухни, ни туалета, я подумала: «Боже праведный, во что я ввязалась». Запах этого места вызывал дурноту, и я поняла наконец, о чем тетушка пыталась меня предупредить. Тем не менее, я понимала, что уехать обратно в Тренчтаун прямо сейчас нет никакой возможности. «Что бы здесь ни было, — думала я, — у моего мужа ничего другого нет, и я должна с этим смириться». Я будто попала в другой мир.