Но в снах своих ты размышлял... - [8]

— Иногда я нарочно давала им себя укусить. Они прокалывают хоботком кожу и на глазах разбухают. Вот тут-то я их и прихлопываю. Если сразу высосать яд, то совсем не чешется. Правда-правда, — говорит Марни.

Раз или два в неделю он привозил Ингу к насыпи. Чаще всего в понедельник, после обеда: она училась на парикмахера и в это время была свободна. А еще в среду или в четверг. По субботам там чересчур уж много парочек. А зимой туда вообще никто не ходит.

Марни мечтала, чтобы на рождество ей подарили кукольную колыбельку. Она умеет разговаривать с куклами.

А с Ральфом она познакомилась в апреле, на празднике святого Георгия.

— Тогда у него еще не было «кавасаки», — рассказывает Марни. — Домой нам по дороге, вот я и пошла с ним. Он ссутулился и вытянул шею вперед. Руки он спрятал в карманы. А когда вытащил, оказалось, они у него здоровенные, как грабли. Говорил он мало.

— Ну вот что, Марни, наведи-ка порядок у себя в голове.

Марни сама знает, что хорошенькой ее не назовешь: слишком уж пухлая, и зубы торчат вперед, и волосы как солома.

— Да, родителям с тобой нелегко, могу себе представить.

— Я появилась на свет с помощью щипцов, — отвечает Марни.

Мать рассказывала своим приятельницам, что Марни родилась с длинной и скошенной головой. А потом, в тяжелые послевоенные годы, у нее даже волосы зеленые были.

— Она ставила мне на голову компрессы из рыбьего жира, — сообщает Марни.

В документах написано, что ее отец — адвокат.

— Слушай, Марни…

— Чего?

— Рассказывай и начни-ка с того, как он гнался за ней по насыпи. Ведь дело было так?

У старшей — той, что сидит за столом, — на верхней губе темный пушок. И когда она молчит, рот все равно приоткрыт, самую малость. А ногти у нее покрыты лаком.

Марнина мать тоже красит ногти, но лунки никогда не трогает. Они у нее светло-розовые и красивой формы.

— Ральф тебе с самого начала понравился?

— Сперва я познакомилась с Ингой. У нее на щеке родинка с двумя черными волосками.

Сотрудница помоложе соскальзывает со стола, расправляет юбку и пытается улыбнуться девочке. В окно Марни видит телевизионные антенны на крышах невысоких домов. А старшая все жмет и жмет на кнопку шариковой ручки. Марни слышит легкие щелчки. Она по-прежнему спокойно сидит на стуле, куда ее усадили эти женщины. Главное — не шевелиться.

— Это был не домкрат, — говорит Марни, — а вовсе даже пила. Я видела, как она заорала… Понимаете, мимо промчался поезд… Мне то и дело хочется по-маленькому, — сообщает она. — Раз меня отправили поездом к бабушке. Целых три часа я просидела в купе, ведь в уборную выйти нельзя — я бы непременно перепутала двери.

— То, что ты нам рассказываешь, — говорит молодая, — звучит прямо-таки фантастически.

— Лучше сосредоточиться на деле, Марни. Может быть, он совсем и не хотел ничего такого.

— Может, это несчастный случай.

— Или ты, Марни, все выдумала. Скажи, ты часто выдумываешь, а? Только честно.

Прежде чем ударить, отец всегда прищуривает глаза.

— Я все записываю, — говорит Марни.

Марнина мать считает, что у ребенка талант. «Сколько раз вам говорить: будьте с ней поласковее. Как знать, что она после напишет в своих книгах».

— Будьте со мной поласковее, — просит Марни. — Вот Ральф — тот всегда обращался со мной по-хорошему. А отец нет, из-за него у меня только кровь носом идет. Он не разрешал мне держать дома животных.

И все-таки Марнина мать купила ребенку к конфирмации волнистого попугайчика, в клетке, конечно.

— Я его выпустила, — сообщает Марни. — А после его заела соседская кошка. Живот ему прокусила.

Утром Марни нашла пичугу на подоконнике. Попугайчик был еще жив, и Марни сунула его себе за пазуху, под ночную рубашку.

Потом ей подарили хомячка. По ночам он шуршал.

— Я же не виновата, — говорит Марни, — что однажды утром клетка оказалась открыта, а хомяк исчез! Он прогрызся в отцовском кабинете под паркет.

В конце концов Марни притащила домой голубя, ей дали его в обществе защиты животных.

— Его в клетке держать нельзя, он слишком велик, — рассказывает Марни. — Вот и спал на карнизе в детской А наша прислуга все твердила, что ходит к нам убирать только ради мамы… Нет, все-таки хорошо, когда дома есть животные. После Ральф подарил мне другого попугайчика, самочку. Но самочки не разговаривают.

А еще до этого появилась Инга. Она присматривала за Марни и ее младшей сестрой, когда мать вечерами ходила на публичные лекции.

— Как только все уходили, Инга начинала с нами играть. Платили ей пять марок.

Инга была всего тремя годами старше Марни. Марнина мать говорила, что она очень толковая. Жила она с родителями, на первом этаже, в привратницкой.

Один раз Марни спросила у нее, как это бывает, когда женщины себя плохо чувствуют, и Инга ей объяснила.

— От нее пахло какой-то кислятиной, — говорит Марни.

Мать Марни ходила в университет слушать Гуардини[1].

— Эти пять марок были ей очень кстати, — добавляет Марни.

Всего два года назад Инга училась в школе, но выпускные экзамены так и не сдала.

А Марни пошла тогда с Ральфом просто потому, что им было по дороге.

— По-моему, — говорит Марни, — он не принимал меня всерьез. Однажды, — продолжает она, — мне тоже стало нехорошо, прямо на лестнице. Я как раз шла домой обедать. Правда-правда. Ни с того ни с сего голова ка-ак закружится!