Но в снах своих ты размышлял... - [10]

Мы сидели на траве, изредка переговаривались.

Кругом раскиданы банки от кока-колы, а трава высокая, но уже пожелтевшая. Марни сидела на земле рядом с Ральфом; он прислонился к своему «кавасаки», вытянул ноги, закинул их друг на дружку и скрестил руки на груди, подставив лицо солнечным лучам. Черный шлем он повесил на руль.

— Свои потные руки я прикрыла юбкой, — говорит Марни.

Она видела, как Ральф дышит, волосы у него слиплись прядями и блестели. Зачесаны они были назад. А на подбородке у Ральфа торчали крохотные щетинки.

— Я почти что не дышала, — рассказывает Марни, — и сидела тихо-тихо. Главное — не шевелиться. Я старалась помалкивать, только на его вопросы отвечала.

«Тебе нравится у скаутов?» — спросил Ральф.

«С девчонками скучно, — сказала Марни. — Лучше бы я была с волчатами. Тогда можно было бы ночевать в лесу, у костра».

«Да брось ты! — сказал Ральф. — Ты ж сама девчонка».

— На мне были белые носочки и красные сандалии, — вспоминает Марни. — Как было здорово, — продолжает она. — Один раз он даже брал меня на речку купаться.

Он знал одно местечко за городом. Марни тем временем перестала бояться крутых виражей.

— Он плавал как рыба, — рассказывает она. — И носил черные плавки с завязками на боку.

Когда он вниз головой прыгал с обрыва в воду, Марни смотрела на впадинку между его ягодицами, не прикрытую плавками.

«Ну давай! — сказал Ральф. — Жир не тонет!»

— Я боялась, — сообщает Марни, — что течение меня снесет. Но в воду все-таки полезла. А он сидел на другом берегу и смотрел, как я к нему плыву. Я вообще часто делаю то, чего больше всего боюсь, — поясняет Марии. — Так приятно, когда страх все тело сковывает. Жутко приятно.

А зимой, — рассказывает она, — Ральф уехал в другой город учиться. Он обещал мне писать. Но до самого рождества так ни строчки и не прислал. А у меня адреса его не было.

В первый день рождественских праздников его «кавасаки» стоял у тротуара возле дома, где живут его родители.

— Я до него не дотрагивалась, — говорит Марни.

Она стояла около мотоцикла и ждала, когда появится Ральф.

Смотрела на входную дверь, потом на окна, где в гостиной горел свет. Было четыре часа, уже темнело.

«Ты что здесь делаешь? — спросил Марнин отец, он как раз собирался поставить в гараж машину. — Ступай наверх, к матери».

После, уже в детской, она слышала, как взревел мотор и «кавасаки» умчался.

— Ральф больше не мог оставаться командиром у волчат, — говорит Марни, — он ведь жил в другом городе.

— Мне пора идти, — говорит Марни и поднимается со стула.

— Куда это ты, Марни? — спрашивает молодая сотрудница. — Нельзя же просто так взять и уйти.

— Я тут кое-что придумала, — отвечает Марни.

— Что же именно?

— Я подумала, что если соберу рюкзак, подстригусь совсем коротко, зачешу волосы назад, обмотаю грудь шарфом, чтобы она стала плоская, надену брюки и свитер, то смогу пойти к волчатам. Мама будет плакать, а отец, ясное дело, раскричится.

— Минутку, — перебивает старшая, встает из-за стола, подходит к Марни, берет ее за плечи и вновь усаживает на стул. — Это ты просто так подумала.

На ней темные чулки и тяжелые туфли, словно она собралась в горы.

— Так дело не пойдет, — поддакивает младшая и тоже берет Марни за плечо.

Марни следит, чтобы выражение лица не изменилось, Переводит взгляд с одной на другую. Женщины заслоняют окно.

— Ладно, — говорит Марни. — Инга бежала впереди, а Ральф за ней.

Она слышит, как обе с облегчением вздыхают.

— То-то же, — говорит младшая.

Они делают шаг в сторону, и Марни тоже облегченно вздыхает.

— Теперь расскажи нам все по порядку, а мы запишем, — командует старшая. Она выдвигает стул из-за стола и садится напротив Марни. — Ты хорошая девочка, Марни.

Марни не поворачивает головы, только косится влево, туда, где молодая устраивается за пишущей машинкой и вставляет лист бумаги.

— Значит, ты хорошо знала и Ингу и Ральфа, — говорит старшая.

Марни кивает.

— И ты видела, как он на насыпи ударил ее чем-то и она упала?

Марни слышит стук пишущей машинки. Звук неравномерный. Никак от него не отключишься.

— Ты что, Марни, язык проглотила?

— Говори же, деточка!

— Ты узнала Ральфа, но была далековато, чтоб разглядеть, чем он бил — палкой или домкратом, верно?

— Если тебе трудно говорить, Марни, ты только кивай или мотай головой. Ты устала, Марни?

— Дело в том, — отвечает Марни, — что я их застукала.

— Вечером я возвращалась с урока музыки, а они стояли в темном подъезде на углу. И он ее целовал. Они стояли боком, — говорит Марни, — я их узнала.

Было это в феврале. Марнины ботинки промокли от снежной каши на тротуаре.

— Одной рукой он обнимал ее за плечи, а другая лежала у нее на талии, — рассказывает Марни. — Пальцы растопырил и так впился в нее, что пальто и юбка задрались вверх. Это была Инга. Когда он ее выпустил, она отвела волосы с лица. Я тогда уже не ходила к скаутам, вязать можно и дома. К тому же мне до смерти надоело переводить через улицу стариков, — добавляет она.

«Не понимаю, что такое с ребенком, — говорила Марнина мать Марниному отцу. — По выходным целыми днями торчит у окошка в спальне, будто на улице бог весть что происходит».

В марте снег стаял, и Марни по субботам играла с соседскими ребятишками в классики до тех пор, пока вдали не раздавался рев «кавасаки».