…Но еще ночь - [121]
От других он отличается тем, что идентифицирует себя не со своей телесно ограниченной партикулярностью, а с другими , что значит: его расширенное Я несет судьбу других , как свою судьбу, потому что, говоря Я, он имеет в виду себя, как другого . В этой формуле: Я, как другой , настолько отдаленной от нашего обычного Я, что мы не в состоянии даже мысленно приблизиться к ней, и лежит оправдание эгоизма , как УДАВШЕЙСЯ любви к ближнему .
18.
Из рецензии Штейнера на книгу Германа Тюрка «Гениальный человек» (рецензия была опубликована в редактируемом Штейнером берлинском «Magazin für Literatur», 1900, 69 Jg. Nr. 19)[259]: «Я отношусь с глубоким недоверием к людям, разглагольствующим о бескорыстии, об альтруизме. Мне кажется, что именно эти люди неспособны чувствовать эгоистическое удовольствие, доставляемое бескорыстным поступком. Люди, утверждающие, что нельзя останавливаться на случайных, несущественных, преходящих моментах существования, а следует стремиться к необходимому, существенному, вечному, не знают, что случайное и преходящее в действительности вовсе не отличаются от вечного и необходимого. А гениально как раз то поведение, которое из случайного, незначительного выколдовывает всюду необходимое и значительное.
Тюрк говорит: „Там, где в игру вступает личный интерес, субъективность, себялюбие, там истина посылается ко всем чертям. Если, таким образом, себялюбие, субъективность и ложь суть родственные понятия, то противоположность себялюбия, любовь, чистый интерес к самим вещам, объективность теснейшим образом связаны с истиной“ (с. 4). Нет, и трижды нет! Где личный интерес, субъективность, себялюбие человека настолько облагорожены, что он заинтересован не только в собственной персоне, но и в целом мире, там единственно и лежит истина; если же человек столь убог, что он лишь через отрицание своего личного интереса, своей субъективности в состоянии заботиться о больших гешефтах мира, то он живет в злейшей лжи существования. […] Не отрекаться от себя должен человек; он не может этого. И кто говорит, что он может это, тот лжет. Но себялюбие способно вознестись до высших интерeсов мира. Я могу заботиться о делах всего человечества, потому что они в такой же степени интересуют меня, как мои собственные, потому что они стали моими собственными. „Собственник“ Штирнера — не ограниченный индивид, замкнувшийся в себе и предоставляющий миру быть просто миром; нет, этот „собственник“ есть настоящий представитель Мирового Духа, который приобретает себе весь мир как „собственность“, чтобы таким образом распоряжаться делами мира как своими собственными делами. Расширьте лишь прежде вашу самость до самости мира, и поступайте затем всё время эгоистично. Будьте как торговка, торгующая на рынке яйцами. Только заботьтесь из эгоизма не о гешефте яиц, а заботьтесь из эгоизма о мировом гешефте!»
Базель, 23 октября 2007
Что я имею в виду или к кому я обращаюсь, когда называю себя Я?
Добрый день, я хочу оговорить некоторые условия, прежде чем перейду непосредственно к теме. Тема сегодняшней лекции, с одной стороны, классическая, традиционная. Это почтенная академическая тема, имеющая солидное философское прошлое. Но, с другой стороны, то, как я намерен её трактовать, не имеет отношения ни к какому академизму. Это значит: я собираюсь излагать её не под знаком номинализма. Что меня интересует, так это не терминологические вязи, а единственно и абсолютно — очевидности. Можно вспомнить в этой связи феноменологический метод, разработанный Гуссерлем в ХХ веке. Вам, я думаю, известен его знаменитый призыв «K самим вещам» : от слов о вещах, от дискурсов к самим вещам. Некоторые коллеги даже обвинили его в мистицизме, потому что в интеллектуальной философской традиции уже тогда слова о вещах успешно вытесняли сами вещи, и говорить о вещах, имея в виду сами вещи, а не слова о вещах, казалось мистикой.
Так и хочется сказать: если это мистика, то лучше быть мистиком и держаться самих вещей, чем жонглировать словами. Я упомянул феноменологию не оттого, что являюсь феноменологом, а просто оттого, что из всех мыслительных практик, обладающих более или менее прочным местом в пространстве философской публичности, она ближе всего отвечает моему замыслу. Метод моего изложения — апелляция к очевидности, и я прошу вас не терять этого из виду. Времени у нас мало, а тема сложная. На что я могу, как минимум, рассчитывать, так это на то, чтобы взять её на прицел.
Говоря откровенно: поскольку я сижу здесь, а вы напротив, и мне уделен час на монолог, я хочу оговорить одно условие. Условие заключается в том, что я прошу вас, насколько это возможно, забыть обо всем, что вам известно на эту тему. Имеются в виду прочитанные книги и размышления о прочитанном, собственные мнения, догадки, доводы, убеждения. Всё это желательно, по возможности, отстранить и положиться единственно на восприятия, на то, что можно назвать здравым смыслом и адекватным восприятием.
Потому что вещи, которые я собираюсь излагать, могут быть поняты единственно под этим углом зрения, если их воспринимать без всяких предвзятостей, без всяких заранее предпосланных теорий, воззрений, мнений, точек зрения, а просто, полагаясь на очевидность восприятия. Очевидность ведь и есть такой модус восприятия, в котором вещь отвечает не стандарту прокрустова ложа, а дана как САМА. Этой очевидности я и добиваюсь. Насколько это мне удастся, другой вопрос. Главное, опираться на НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ восприятие того, о чем идет речь. Специфика этого восприятия в том, что оно нечувственно, потому что нечувственен сам его предмет. Этот предмет есть
Книга посвящена одному из крупнейших мыслителей второй половины XVIII — начала XIX века. Особое внимание в ней уделяется творческой биографии мыслителя. Философское и естественнонаучное мировоззрение Гёте представлено на фоне духовного развития Европы Нового времени.Для широкого круга читателей.
Рудольф Штейнер, «Загадки философии». Опубликовано в журнале «Вопросы философии», 12/2002.
Удивительная книга, после которой — скажем мы в стиле Ницше — неприлично уже в наш век знания не быть христианином. Книга, ставшая жизнью и подтвержденная каждым биением жизни написавшего ее человека. Любителям всяческих магий и не снилась такая магическая власть, которая царственно просвечивает через каждую ее страницу: вершина, достигнутая тут, — та самая, с которой только и открываются «все царства мира и слава их». Мне приходит в голову невозможный, но еще раз эвристически оправданный вопрос: а что, если свобода, сотворенная в этой книге, не была бы христианской? Ответ — по уже неотвратимой аналогии — приходит сразу: тогда бы это был Иисус, не тронувшийся к Иордани, и значит, Иисус, отказывающийся осуществить впервые мистерию слов: «Не я, но Христос во мне»; наверняка и ему раздался бы голос: «Сей есть Сын Мой возлюбленный», только голос этот принадлежал бы уже не Отцу… И еще одно, на этот раз, впрочем, вполне возможное сравнение: образ царя-мага, ведомого Рождественской звездой и возлагающего дары к ногам только что рожденного младенца… Эта книга, философия свободы — по сути магия свободы — и стала таким даром, поднесенным самым свободным духом земли восстающему в Космосе эфирному Христу.
Автор в своей работе пытается переосмыслить творчество Гете, важность его литературного наследия для мировой культуры.Гете-поэт как функция переменного значения, охватывает целый класс проявлений этой личности: поэт-философ, поэт-естествоиспытатель. Но что бы он не делал, чем бы ни занимался, он прежде всего и во всем поэт.
Лекция прочитанная в МГУ им. Ломоносова в 25 мая 2005 г. "Философии по большому счету, — нет. Исчезли философские проблемы. Философия была всегда последовательностью проблем, а сейчас этого вовсе нет. Все эти Деррида склонированы с Хайдеггера, которому принадлежит честь быть первым дезертиром западной философии. Великую и трагическую работу мысли более чем двух тысячелетий он свёл просто к какой-то аграрной мистике. Гуссерль именно этому ужаснулся в своем талантливом ученике. Хайдеггер — это что-то вроде Рильке в философии.
Если это диагноз, то путь от него ведет сначала назад к анамнезу и только потом уже к перспективам: самоидентификации или - распада. Немного острого внимания, и взору предстает картина, потенцируемая философски: в проблему, а нозологически: в болезнь. Что человек уже с первых шагов, делаемых им в пространстве истории, бьется головой о проблему своей идентичности, доказывается множеством древнейших свидетельств, среди которых решающее место принадлжеит дельфийскому оракулу "познай самого себя". Характерно, что он продолжает биться об нее даже после того, как ему взбрело в голову огласить конец истории, и сделать это там, где история еще даже толком не началась, хотя истории оттуда вот уже с полвека как задается тон.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.