НКВД. Война с неведомым - [46]

А вот обида осталась – устоявшаяся, нешуточная. Выпуская дым, глядя куда-то в сторону, командир говорил глухим голосом, в котором эта старая обида звучала явственно:

– Полное впечатление, что они нас вышвырнули. Как нашкодивших котят. Чтобы не лезли, куда не надо. Вот так вот взяли за шкирку и вышвырнули, чтобы не болтались в ихнем мирном, чистеньком небе. А с другой стороны… А с другой стороны, они нам и не обязаны были цветки дарить. Хорошо хоть, не двинули из всех калибров… Могли ведь, а? Но что это и где это, я гадать решительно не берусь…

Что бывает туманным утром

Я тогда служил на торпедном катере. В сорок четвертом. Хорошая была посудина по тогдашним временам – «гэ-пятый»…

Мы однажды ночью ставили мины в шхерах. Знаете, что такое шхеры? Настоящий лабиринт: прибрежные островки, заливчики, невероятно сложные фарватеры. Нужно быть настоящим асом, чтобы там работать. Ну, командир у нас был как раз такой…

Получилось, как в том анекдоте: «хорошо, да не очень», «плохо, да не совсем». Нас зацепили с берега немецкие пушкари, и чувствительно, катер потерял ход. Но, с другой стороны, мы сумели юркнуть в узость, оторваться, скрыться с глаз, прежде чем встали окончательно. Оказались в этаком узеньком проливчике меж двумя скальными стенами, приткнулись к одной. Замаскировали катер – мешковиной, брезентом, веток нарезали на берегу, камыша, травы… Получилось нечто вроде стога – но, главное, место, судя по всему, было малохоженое. Были шансы отсидеться, попробовать починиться. Если удастся, на следующую ночь уйти.

Чинились в бешеном темпе, сами понимаете. Все были при деле. Но часового, понятное дело, выставили сразу – как в таких условиях без часового?

До сих пор не знаю, повезло мне, или нет. С одной стороны, гораздо лучше бдительно торчать с автоматом на палубе, чем возиться впотьмах с двигателем в обстановке общей нервозности и матов-перематов. С другой – такое уж было мое везение, что эта гнида подвернулась именно мне…

Короче, я торчал на палубе. Палуба на торпедном катере чисто символическая, одно название, пятачок, но все же это именно палуба, у шлюпки и такой нет…

Уже шло к рассвету. Честно вам признаюсь, что я тогда курил. «Тогда» – в смысле стоя в карауле. Я, конечно, не юнга-первогодок, прекрасно знал, что часовому курить запрещается категорически, но, во-первых, часовым я был не вполне уставным – меня на пост ставили без караульного начальника, без разводящего. Я был импровизированный часовой, интеллигентно формулируя. А это чуточку другое, по-моему… Коли не совсем по уставу…

А во-вторых, обстановка крайне благоприятствовала. Не было ни малейшего риска себя демаскировать огоньком папиросы или дымком. Утро выдалось пасмурное, туман не то чтобы стоял – его волокло над водой, этакими полосами, огромными клочьями. Белесыми, как разведенное молоко. В таком тумане невозможно было в двух шагах разглядеть ни огонька, ни дымка. И потом, я папироску прятал в горсти – не окончательный дурак…

И самое, пожалуй, главное, что мне придавало нахальства нарушать устав – я ж не на открытой палубе стоял, я был внутри этого самого шалаша, стога, что мы соорудили. Оставалась щель шириной этак в две ладони, вроде амбразуры…

Если подумать, может, этот стог меня и спас. Жуть подумать, чтобы могло быть, окажись я на палубе в открытую…

Все это произошло совершенно неожиданно. Проливчик был шириной метров сорок – и вдруг, без малейшего всплеска, на поверхность поднялось что-то такое, что его перегородило почти что поперек. Если оно было меньше ширины проливчика, то ненамного…

Я отчетливо видел в разрывах тумана…

Сначала подумалось, что это подводная лодка всплыла и сейчас устроит нам амбец. Торпеду, конечно, в такой узости не выпустит, ее саму разворотит – но у них ведь и пулеметы с пушками имеются, и экипаж вдесятеро поболее нашего…

Длинное всплыло, темное.

И тут я увидел, что никакая это не подводная лодка. Живое оно было, вот ведь что. То ли огромная змеюка, то ли ящерица невероятной длины. Лап я так и не видел, у него из воды торчала только верхняя часть туловища – а вот голову оно чуть приподняло из воды, и была эта банка размером чуть ли не с наш катер.

Как оно выглядело? Нет, никакой чешуи не помню. Больше всего шкура походила на кору. На толстую кору векового дерева – твердую, где бугры, где впадины, где ямки. Темновато-бурое. В точности как кора. И голова тоже покрыта этой «корой». Торчали какие-то толстые кривульки вроде рожек – но было их, по-моему, не менее полудюжины. Этак… венчиком. Справа налево, поперек башки.

Нет, пасти оно не разевало – и слава богу. Представляю, какая у него должна быть хавалка, если прикинуть пропорции. Катер, положим, не проглотило бы, и шлюпку – вряд ли. Но вот человека такая тварь хаванет запросто, побыстрее, чем мы с вами – одиночный пельмень.

А уж воняло от него… Ни в сказке сказать, ни пером описать. Такая прокисшая тухлятина, такая погань… Как меня не вывернуло наизнанку, удивляюсь до сих пор. Наверное, было настолько страшно, что организм даже позабыл блевать…

Глаза отчетливо виднелись, но были не особенно большие. С кулак. Выпуклые, темные, так что не рассмотреть ни зрачка, ни радужки. Но этакая