Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира - [31]

В наше время, естественно, считаются с этими вещами только в том смысле, что рассматривают их как старое суеверие. Но если благодаря этому «старому суеверию» возникает что‑то значительное, то наука не знает, как это истолковать. Я хотел бы привести пример: у одной известной исторической личности, у Кимона, был друг Астифилос; Астифилос был мастером толкования, истинно интеллектуального толкования сновидений, и он возвестил смерть Кимону, который перед египетским походом видел во сне злого лающего пса: тебе снился злой лающий пес, ты падешь во время похода. Так рассказывает Гораций[39].

Какой‑нибудь современный мудрец, пишущий о сновидениях, но в материалистическом духе, естественно, думает: Кимону снился обычный сон, а Астифилос был обычным шарлатаном, истолкователем снов. Но современный ученый обязательно делает примечательное добавление: и случай захотел, чтобы это пророчество сбылось[40]. Я мог бы вам предложить целые книги, из которых неопровержимо следует, что пророчества сбываются. И тогда говорят: случай захотел. Это только один из многих примеров. В наше время люди считают, что души всегда были такими, как сегодня, и что, собственно, никакого подлинного развития душ нет.

Таким образом, когда внешние восприятия чувств были спиритуальнее, то и связи с окружающим элементарным миром мысли имели в некотором роде имагинативный характер. Сновидения еще имели имагинативный ценз, то есть указывали на будущее. Так же, как память указывает на прошлое, так имагинации указывают на будущее, разумеется, не в той же мере. Итак, мы должны конституцию души в прежние времена представлять себе иначе: обычное чувственное воззрение в те времена было в некотором роде пронизано летучими сновидческими образами, но они указывали на реалии из жизни элементарного мира. Хотелось бы сказать: материальный мир чувственных восприятии еще не был уплотнен до такой степени минеральности. Повсеместно еще из цвета и звука гласило духовное. Для этого у человека еще имелись способности во время бодрствования как бы видеть сны, и эти сны наяву были реалиями в элементарном, объективном мире мыслей. Но человек был исключен из этих связей с внешним миром ради обоснования и поддержания его свободы, и его внутренняя жизнь стала более интимной, как я вам ее охарактеризовал.

Нам необходимо рассмотреть одну важную вещь. О явлениях природы человек может размышлять при помощи обычных интеллектуальных способностей, но он этого не может в отношении явлений социальных; это невозможно. Сегодня люди думают: мышление, которое делает их способными размышлять о внешних законах чувственного мира, они могут также применить и к социальным законам, чтобы обрести политические импульсы. Но в ранние, да и в более поздние времена делалось так. Когда вы еще читаете в римской истории — и можно бы найти что‑то похожее в более поздние времена, если бы историю не так сильно переделывали в басню, — что Нума Помпилий получал инспирации для своего государственного правления от нимфы Эгерии[41], это указывает на то, что в те времена, если возникала необходимость в государственных преобразованиях, обращались к богам. Просто выстраивать политические структуры, опираясь только на размышление, считалось тогда невозможным. В наше время принято считать, что в одиночку человек не способен придумывать политические структуры, но вот если единицу возвести в энную степень, то тогда он станет способен. И когда в современных демократиях собирается какой‑нибудь просвещенный парламент, то мыслительные потуги трехсот голов могут то, на что не способна единица. И подумайте только, что бы сказал современный просвещенный мир, если бы — не в старой, а в обновленной форме — в один прекрасный день мир обошло бы сообщение, что Вудро Вильсон позволил какой‑нибудь свой указ инспирировать одной из нимф.

Таким образом, эти вещи даже если не стали разумнее, прежде всего стали другими. Это с трудом укладывается в голове, но нужно усвоить себе, что истинные, правильные мысли относительно социальных структур смогут появиться только тогда, когда станут апеллировать к духу. Такая апелляция не нуждается в старых формах, да она и не будет их иметь, но она должна быть направлена к духу. Иначе в политических тезисах, в социальных структурах и идеях не возникнет ничего, кроме мыльного пузыря. Должно возникнуть живое сознание того, что человек живет в мыслительно–элементарном мире и получает оттуда свои инспирации.

Сегодня над такими вещами еще можно посмеиваться. Но человечество должно будет в страданиях и муках обрести из инспирации сознание в созидательной области социального миропорядка. И тем самым мы указываем еще более интимным образом на то, что начиная с наших дней все больше станет необходимым человечеству.

Только когда люди узрят то, что подготавливается в наше время: новый поиск путей в духовный мир, дабы в царство этого мира привнести царство не от мира сего, которое, тем не менее, повсеместно проникает его, — только тогда придет спасение в хаос социальных структур человечества.

Для этой цели необходимо преодолеть неудобства и обратиться к интимному отношению к миру. Самые важные отрасли человеческой деятельности должны проникнуться глубиной сродни отношению человека к окружающему миру в четвертой постатлантической эпохе, дабы иметь ориентир, дабы реально познать, что некогда человек занимал в отношении окружающего мира другую позицию, нежели теперь. К этому можно также прийти через историческое исследование. Надо только преодолеть те басни — басни в дурном смысле слова, — которые сегодня именуются исторической наукой. Надо вернуться к исторической действительности, по меньшей мере, до эпохи Мистерии Голгофы. Это может произойти лишь тогда, когда внешнее историческое исследование будет оплодотворено духовнонаучным. Но люди должны дать себе труд вжиться в духовнонаучное исследование. Плохо только, что современные понятия таковы, что человеку, когда он начинает входить в духовный мир, многое представляется совершенно гротескным, ибо он инстинктивно представляет себе, что в духовном мире все должно выглядеть в точности так, как в чувственном мире. Он желал бы найти не что иное, как только утонченный чувственный мир. И когда ему навстречу выступает нечто совершенно иное, что удивляет его до мельчайших подробностей, этого современный человек не может постичь. Я говорю вам совершенно реальные вещи.