Низость - [77]

ГЛАВА 11

Милли

Я просыпаюсь, замерзшая и потерянная от шипения и брызганья дождя. У меня слиплись веки, а левый бок отлежался во сне. Я лежу, свернувшись клубком, на какой-то сырой жесткой поверхности, заиндевевшая до костей. Первая мысль: свалилась и заснула в кухне на полу с открытым окном, но шорох мимо проехавшей машины сообщает мне, что я ошиблась. Пиздец. Я на улице. Как, ей-богу…

С трудом открываю один глаз и, моргая, возвращаю себе способность видеть. Темно, но я различаю силуэты. Я лежу на скамейке в травянистом, если так можно выразиться, парке, по периметру он очерчен железной оградой и худосочными деревьями. За ним раскинулась вереница великолепных георгианских домов. Здесь все настолько знакомое — и настолько-настолько чужое. Костяшками пальцев я выгребаю песчаные соринки сна из глаз и спускаю ноги на землю. Сквер изворачивается и заплывает мне в поле зрения, и отвратная паника опять цепляет меня. Шея одеревенела и зудит, горло зудит какой-то омерзительной заразой. Я кашляю, отхаркиваюсь и лезу в карман за сигаретами, но нахожу лишь пустую и промокшую пачку.

Вдруг пустоту вспарывает голос.

— Спящая красавица. Просыпается, — говорит он. Резко оборачиваюсь, готовая дать отпор, меня шатает вбок, и я глухо шлепаюсь на землю. Растушеванный дождевой завесой, молодой парень в парке с накинутым капюшоном, приближается ко мне с кружкой в руках.

— Прости, — говорит он. — Не хотел тебя напугать, ничего такого.

— Какого хера ты вот так вот ко мне подкрадываешься! — взвизгиваю я.

Отодвигаюсь назад и пробую встать. Сотня болей и судорог подгибает мне коленки, возвращая меня обратно на землю. Незнакомец откидывает капюшон. По лицу его змеится усмешка.

— Подумал, может, ты попьешь горяченького, типа.

Он опускается на корточки передо мной и протягивает мне кружку, пахнущую «Сандей-диннер».

— Тебе чего надо?

Я крайне подозрительно кошусь на питье, и его лицо складывается в еще одну усмешку.

— Вот, — произносит он, берет кружку и отпивает из нее. — Бояться совершенно нечего.

Я опускаю голову к бульону и вдыхаю его тепло. Поднимается пар, нежно обжигающий мне губы.

— Я вот еще чего те купил, — говорит он, извлекая батончик «Марса». — Знаю, с «Боврилом» это не особо сочетается, да?

— Ты что такое — передвижная кондитерская или как? Его глаза подмигивают и заигрывают со мной. Отпиваю раз, другой, затем даю волю своему сосущему голоду и осушаю кружку в несколько жадных глотков.

— Где я, кстати? — спрашиваю я, возвращая кружку. — Чего-то не узнаю местность.

— Небольшой оригинальный сквер, расположенный в нескольких минутах ходьбы от центра города, — выдает он на королевском английском. — Стэн, кстати, — добавляет он, протягивая тонкую крепкую ладонь. — Я здесь остановился в «Эмбасси». Сначала увидел, как ты шебуршилась по парку и кричала голубям всякую похабщину.

Он останавливается, ожидая какой-нибудь реакции, но мое лицо сохраняет отсутствующее выражение.

— Я ходил в город, вернулся, а ты рухнула на скамейку. Я тебя задолбался будить. Жалко, если бы ты схватила воспаление легких, типа — особенно если у меня на крыльце.

Мне удается улыбнуться. Он отдает мне шоколадку, нагревшуюся и размякшую у него в кармане. Сдираю обертку и откусываю от липкого батончика столько, сколько влезает мне в рот. Меня сразу же впирает с сахара, отрезвляя и обостряя зрение.

— Тебя, наверно, трясет с жуткого бодуна. Парк воняет, как ниибацца кабак.

Я игнорирую его и продолжаю трескать шоколадку.

— У меня сперва была мысль сходить взять напрокат видеокамеру, когда я увидел, как ты скакала. Давно таких приколов не видел. Ты что, чем-то упоролась или чего?

— Сигарета есть?

Он сует руку в карман, достает пачку «Регал» и коробок спичек, пытается произвести огонь. После того, как пятую отсыревшую спичку задуло ветром, он исчезает вместе с сигаретой под капюшоном и появляется с двумя прикуренными сигами.

— Ну, и с чего все началось? Экзамен не сдала или чего? Я приподнимаю бровь и делаю глубокую долгую затяжку.

— Я что, похожа на студентку?

— Ну, не особо, но все-таки ты не похожа на тех девочек, что обычно валяются невменяемые на скамейках в парке.

— Я была не невменяемая — я спала. И печали я тоже не топила. Я отмечала.

— Отмечала, да? К тому же в одиночестве. Меня прикалывает твой стиль. И чего ж ты отмечала, позвольте спросить?

Я пожимаю плечами.

— Новую жизнь.

Он запрокидывает голову и гогочет так, словно ничего смешнее ему в жизни не доводилось слышать. Я бросаю на него оторопевший взгляд, но не могу удержаться и не посмеяться с ним за компанию. Он мне нравится. Беру его за руку и отодвигаю рукав. Его часы заснули еще в полдень.

— Уже поздно, — говорит он, смахивая одинокую слезинку веселья. — А ты совсем соплями захлебываешься.

— Простыла, — огрызаюсь я.

— Ты хуже чем простынешь, если не пойдешь и не обсохнешь.

— Куда пойдешь?

Он кивает на «Эмбасси» — хостел через дорогу.

— Заведение приятное. И к тому же вполне дешевое. Он встает и помогает мне подняться на ноги.

— Потопали, значит?

Ничего не обещающим движением я пожимаю плечами, а он это воспринимает как «да». Через парк мы движемся молча. У ворот он останавливается и показывает на один из белых домов. Прямо над его головой льет свет полумесяц. У него восхитительный, почти ангельский вид, и тут же на месте я понимаю, что сумею оправиться от своей болячки.