Низкий голос любви - [39]

Андерс развел руки в театральном жесте сожаления. Из книги выпал полулист нотной бумаги. Артур подобрал его. Листок был склеен старым скотчем, блестящим, скрутившимся с краев и оставившим на бумаге желтоватый отпечаток.

– Вы очень любезны, Летуаль. Посмотрим.

Он надел очки для чтения.

– Старые ноты… «Радость неуверенности в "Без завтрашнего дня". Без неуверенности нет удовольствия. Удовольствие – дело дилетанта». Дилетант – восхитительное слово! «Dilettante, 1740, от итальянского diletto». Жить как дилетант, другими словами: жить удовольствиями. В этом всё, я всегда так говорил. Увы, diletto стал delitto – удовольствие превратилось в преступление. И вот в 1845 году, слово «дилетант» стало синонимом любительства. Уничижительное слово? Не факт. Если дилетант и любитель, то он любитель нарушений. Вы следите за моей мыслью? Вот вы, Артур – профессионал, это видно. В конце концов, если вы внимательны к музыке слов, еще не все потеряно – у меня есть чем вас заинтересовать. Следуйте за мной.

Андерс поворачивается на каблуках, наклоняется над хлебным ларем, до краев наполненным дисками в сигарных коробках. Достает оттуда шкатулку с изображением старика с вольтеровскими скулами, с письмом в руке, склонившегося над обнаженной ножкой дамы, сидящей с ним рядом.

«Мир наизнанку», Бальдассаре Галуппи. Сцена 4. Послушайте-ка. «Что за радость, что за наслаждение может извлечь женщина из своей жестокости? Если мы будем обращаться с мужчинами нежно, они терпеливо будут переносить свое рабство, и их общество будет нам приятно»… Мужчины, женщины, два мира, мир наизнанку, мир на лицо, две стороны медали. Меня прямо-таки восхищает то, что мы, с нашим свисающим фаллосом, и они, с их скрытой дыркой, – если я зайду слишком далеко, Клер, ты меня остановишь, – мы все же можем понять друг друга с помощью жестов и слов. И все же, жесты, слова, имена – это может значить все что угодно. Вот смотрите, вас зовут Летуаль. Вам присущи блеск и отдаленность, это чувствуется.[3] Но при всем при том являетесь ли вы светилом?

Вместо ответа Артур вынул из своей сумки «Историю фамилий».

– Андерс, если вы интересуетесь смыслом имен, прочтите это.

Андерс открывает том на заложенной странице, вынимает из него тетрадь с поцелуями, нюхает ее, не открывая, тактично вкладывает обратно, пробегает страницу глазами и наконец читает вслух.

«История Вильгельма, герцога Аквитанского, около 1100 г. Вильгельм Аквитанский преследовал женщин своими домогательствами, и Церковь угрожала ему отлучением. Епископ Фонтевро был готов предать его анафеме…» Анафема, 1174 год: проклятие, объект проклятия. Здесь небольшой анахронизм – епископ де Фонтевро не мог предать анафеме, этого слова тогда еще не существовало. Впрочем, неважно!.. «В соборе Святого Петра Вильгельм схватил прелата за шкирку и поклялся, что заколет его, если он не отпустит ему грехов. Епископа нелегко было запугать, и Вильгельм сдался со словами: "Я не настолько тебя люблю, чтобы отправить прямо в рай". В 1115 году герцог Вильгельм без памяти влюбился в жену своего вассала Эймери де ла Рошфуко, виконта де Шателльво. Эту женщину звали Данжероза. Она была замужем за Эймери уже семь лет. Вильгельм увез ее в свой замок. На призыв папского легата освободить графиню Данжерозу Вильгельм ответил открытым вызовом: велел написа портрет возлюбленной на своем щите, что прикрываться ею в бою так же, как он покрывал ее в постели». Покрывал в постели! Шельмец был изобретателен! Но почему эта история вам так понравилась?

– Фамилия подруги Клер, которая раньше жила в ее квартире, – Данжеро.

– Бедняжка, сколько сплетен, наверное, ей приходится выслушивать. Ведь как говорится? Бабьи пересуды, женское вероломство… А с другой стороны – мужская взаимопомощь, мужское братство… Есть братство, но есть ли сестринство? Язык жесток к женщинам.

В разговор вступает Клер.

– Может быть, оттого, что язык хорошо их знает.

– Клер, девочка моя, не пытайся быть более роялисткой, чем сам король… Ну, дети мои, не знаю, как вы, но у меня от исторических бесед аппетит разыгрался. Почему бы не поужинать?

Андерс втыкает лезвие штопора в пробку, тянет, оскалившись, туго засевшую затычку.

– Не заставляй себя просить, Кот-де-Нюи. «Дрожи, скелет, сейчас ты попадешь туда, где задрожишь еще сильнее».

Наконец он вытаскивает пробку, наливает немного драгоценного вина в хрустальный бокал, стоящий на дубовой консоли, поднимает бокал и водит его мелкими концентрическими кругами.

– Это старое вино. Правда, не такое древнее, как тот монах, который первым решил, что годы надо считать веками. Это было в VI веке. Людям понадобилось больше пятисот лет, чтобы заметить, что новый мир уже давно родился. В 39-м году нам понадобилось пятьсот часов. Если так будет продолжаться, то скоро мы начнем чувствовать события до того, как они произойдут. Загадка: я старше моего отца. Кто я? Сирота… Ну и что? Все мы будем сиротами. Ну так не будем терять времени и попробуем этот напиток – И он поднес хрустальный бокал ко рту.

– Черт подери, как мне нравится быть сиротой!

Крупные лиловатые губы Андерса окрасились красным, и взгляд его зажегся дьявольским весельем. Он надел пару резиновых перчаток и ножом отрезал косу лука-шалота, висящую на стене.