Ниже нуля по Фаренгейту - [10]
– Все! – она рубанула рукой перед моим лицом. – Все! Говори, что делать! Копать снег, ломать ветки: говори!
– Рита…
– Не стой истуканом! – Она толкнула меня. – Надо что-то делать!
– Надо идти, – тихо сказал я. – Мы не можем ночевать тут. Мы замерзнем.
Она застыла.
– Но ты же… – начала она растерянно. – Ты же сам говорил. Что вигвам, ельник и ветки… И снег. И снег сверху, да? Для тепла. Ведь говорил же…
– Надо идти.
– Так ты врал? Врал? – Она ударила кулаками мне в грудь. – Ты врал! Дрянь! Сволочь! Как ты смел мне врать?
– Я хотел…
– Ах, ты хотел! – Она повернулась, обращаясь к лесу. – Он хотел! Он, видите ли, хотел! Врун!
– Тебе было бы легче, если б я сказал, что мы сдохнем? – неожиданно для себя самого заорал я. – Легче? Я не знаю, как строить этот чертов вигвам.
– А я тебе поверила, – сказала она с жаром. – Знаешь, поверила. Ты ведь сам говорил: я русский, у нас там зима, мороз. Все я знаю, вигвам в снегу – раз плюнуть! Что ж ты за русский такой?
Она быстро вытерла лицо рукой и, задыхаясь, продолжила:
– Вот у меня в школе был русский – Боб Марголис, вот это был русский! Он из-за меня этого Грэма там отдубасил – ой-ой-ой, мама не балуй! А Грэм нападающим был, шесть футов и кулаки – во! Во!
– Надо идти, – мрачно повторил я. – Рита, надо идти. А то мы сдохнем и нас сожрут койоты.
Она молчала.
Я взял ее за руки, она приблизилась, от нее пахло чем-то сладким вроде карамели.
– От тебя пахнет конфетами, – прошептал я. – Карамельными.
– Это помада, от холода, – также тихо ответила она. – Чтоб губы не обветрились.
Мы двигались на ощупь. Рита держалась за мой шарф, я намотал другой конец себе на запястье. Иногда я спотыкался – когда она наступала на концы моих снегоступов.
Ей пришла идея использовать телефон как фонарик. Ее батарея сдохла быстро, мой телефон протянул минут двадцать.
Койот (или кто это там был) двигался рядом, время от времени из тьмы раздавался вой. Я слышал, как Рита испуганно вскрикивала каждый раз. Перед тем как погас мой телефон, я посмотрел на часы и тихо застонал.
Было без четверти семь!
Ночь еще даже и не наступила.
Когда мы перелезали через поваленное дерево, я зацепился за сук и порвал штанину. Я не обратил внимания, но через полчаса мое колено задубело от холода. Заколкой для волос Рита кое-как залатала дыру.
– Как ты думаешь, – спросила она. – Это больно?
Я сделал вид, что не понял, хотя прекрасно знал, что она имеет в виду.
– Если это как тогда, когда я утонула… – Она подумала. – То ничего. Не страшно.
Она прижалась ко мне, я почувствовал, что она мелко дрожит всем телом. Я обхватил ее, вжал в свою грудь.
– Меня койоты смущают, – глухо донесся ее голос откуда-то из-под моего подбородка. – Вот это, конечно, неприятный момент. Койоты.
Мерзавец, словно догадавшись, что о нем говорят, тут же подал голос.
– А тебя когда-нибудь собаки кусали? – спросила Рита.
– Нет, – соврал я.
Рассказывать, что мне наложили восемь швов и что у меня до сих пор внушительный шрам на бедре, мне совсем не хотелось.
– Меня тоже… – Ее голос становился тише, протяжней, словно она засыпала.
Мне вдруг стало жутко.
Страшно, как тогда, в проруби. В той черной ледяной бездне.
– Рита! Рита! – Я начал трясти ее. – Погоди… Ты что? Я тебе не дам… Слышишь, не дам! Не смей и думать! Рита, ты что?!
Я потащил ее за собой.
– Пошли! Пошли! До шоссе всего полчаса, минут сорок! А ты, понимаешь…
– Игорь, – тихо позвала она. – У меня часы… Светящиеся. Восемь часов сейчас. Восемь, понимаешь?
– Ну и что! Я тебе говорю: шоссе совсем рядом! – закричал я. – Тут, совсем рядом!
Я потянул ее за рукав. Она, словно кукла, послушно побрела за мной.
Медленно, валко…
Оступившись, мы упали. Мне показалось, что она смеется. Я вдруг представил, что она уже умерла, замерзла. Что я остался один. Один в этой чертовой темноте.
– Господи! – закричал я. – Нет, нет, нет! Рита, пожалуйста, я тебя умоляю… Совсем рядом, ведь совсем рядом…
– Во-семь ча-сов… – едва слышно по слогам пропела она.
В этот момент впереди послышался хруст, словно кто-то ломал хворост.
Мы застыли.
Звонко треснула палка, заскрипел снег, я явственно услышал сиплое дыханье. Кто-то большой и грузный устало выдохнул.
– Что это? – рассеянно прошептала Рита. – Кто?
– Тихо-тихо… – Я встал на колени, подхватив ее, притянул к себе.
Из темноты снова раздалось дыхание. Кто-то большой стоял в темноте всего десяти шагах от нас. Стоял и дышал.
– Медведь, – безразлично произнесла Рита. – Это медведь.
– Тихо! – зашептал я. – Не медведь. Медведи спят.
Снова затрещали сучья, словно через лес потащили диван.
Я был уверен, что звук стал ближе.
– Он идет к нам, – сказала Рита.
Я нащупал дерево, ухватился за ствол, поднялся.
А что, если она права? Медведь-шатун?
Проснулся и бродит по лесу. Из темноты раздалось бормотанье, слюнявое, которое вдруг перешло в рык. Что-то среднее между ревом моржа и коровьим мычаньем.
Рита вцепилась мне в ногу.
– Сделай что-нибудь… – попросила она тихо. – Мне страшно.
Мне показалось, что я уже слышал от нее эти слова, что все это уже было, что я снова окажусь ничтожеством, никчемным типом, трепачом и тряпкой.
Полным нулем.
И на этот раз приговор будет окончательным.
Забудьте все, что вы знали о рае. Сюда попасть не так уж сложно, а выйти – практически нельзя. «Медовый рай» – женская исправительная колония, в которой приговоренная к пожизненному заключению восемнадцатилетняя Софья Белкина находит своих ангелов и своих… бесов. Ее ожидает встреча с рыжей Гертрудой, электрическим стулом, от которого ее отделяют ровно 27 шагов. Всего 27 шагов, чтобы убежать из рая…
Говорят, Харон – перевозчик душ умерших в Аид – отличается свирепыми голубыми глазами. Американский коммандо Ник Саммерс, он же русский сирота Николай Королев, тоже голубоглаз и свиреп и тоже проводит на тот свет множество людей, включая знаменитого исламистского Шейха. Ник пытается избежать рока – но тот неминуемо его настигает и призывает к новому походу по Стиксу. Судьба ведет его в далекую, но все равно родную для него Россию…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Мой дед говорил: страх – самое паскудное чувство, самое бесполезное. Никогда не путай страх с осторожностью. Трус всегда погибает первым. Или его расстреливают свои после боя…».
Когда красавица и молодой филолог Полина Рыжик решает сбежать из жестокого Нью-Йорка, не найдя там перспективной работы и счастливой любви, она и не подозревает, что тихий городок Данциг – такой уютный на первый взгляд – таит в себе страшные кошмары.Устроившись преподавательницей литературы в школу Данцига, Полина постепенно погружается в жизнь местной общины и узнает одну тайну за другой. В итоге ей приходится сражаться за собственную жизнь и на пути к спасению нарушить множество моральных запретов, становясь совсем другим человеком…
Президент убит, Москва в огне, режим пал, по Красной площади гарцует султан на белом коне. Что будет дальше, не знает никто, даже захватившие власть, ситуация меняется с каждым часом… В наступившем хаосе социолог Дмитрий Незлобин ищет своего сына, чтобы спасти от гибели. Но успеет ли, сможет ли?
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Биографический очерк о географе и социологе XIX в., опубликованный в 12-томном приложении к журналу «Вокруг света» за 1914 г. .
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.