Ниже неба - [123]

– Моя сладкая малышка, мое счастье и любовь.

Спи спокойно, засыпай.

Так прекрасны, проплывают небеса над головой.

Спи спокойно, засыпай.

Мамино счастье, солнце и радость, глазки закрой.

Спи спокойно, засыпай.

Да хранит наш господь твой чудесный покой.

Спи спокойно, детка, спи спокойно, засыпай.

Накатившаяся огромная волна легко оторвала Грэхэма и священника от палубы и опрокинула их в холодное, бушующее море. Хватая ртом воздух, Грэхэм изо всех сил пытался удержать голову над водой, не отпуская при этом священника. Неожиданно Проктора резко выдернуло из рук старика, голова его в последний раз качнулась над вспенивающимися волнами, и он начал погружаться в темную пучину навстречу своей смерти. Грэхэм почувствовал, что его также затягивает в глубину, и задержал дыхание, все еще пытаясь нащупать под водой молодого человека. На какое-то мгновение их руки встретились, после чего Ньювел Проктор исчез навсегда.

Грэхэм рванулся вверх, на поверхность. Ему удалось схватить ртом немного воздуха, затем его голова снова ушла под воду. Старик понимал, что всего несколько секунд отделяют его от гибели в морской пучине, и постарался напоследок вызвать в памяти образы своей жены, сына и дочери, которую он никогда не видел. Грэхэм попытался расслабиться и сделать вдох под водой, однако его тело все еще не хотело сдаваться, оно отчаянно забилось в океане, заставляя старика снова и снова подниматься на поверхность, чтобы набрать в легкие немного воздуха.

Когда голова Грэхэма опять всплыла над бурлящими волнами, его рука ударилась обо что-то тяжелое и твердое. Не имея возможности разглядеть предмет, на который он наткнулся, Грэхэм начал отчаянно хвататься за него, пытаясь уцепиться понадежнее. На ощупь можно было определить, что это большой кусок доски. Грэхэм подтянул его поближе и с огромным трудом взобрался на него по пояс.

Оставаясь по-прежнему наполовину в воде, он прижался что есть силы грудью к своему плоту, гонимому бурей по волнам. Старик не отваживался делать какие-нибудь движения. Он просто висел так на протяжении, как ему казалось, многих часов, считая волны, пока, наконец, ветер не начал понемногу стихать, а тучи рассеиваться.

Через некоторое время Грэхэм уже мог разглядеть окружавшую его обстановку, и каково же было его удивление, когда он обнаружил, что висит на той самой крышке люка, которой он пытался воспользоваться в качестве плота. Но самым удивительным было не это. Грэхэм был на плоту не один: на дальнем краю крышки лежал, уснув или потеряв сознание, один из двух заключенных, укравших этот самый люк, – тот, который напал на Ньювела Проктора. Его напарника нигде поблизости не было видно. Более того, в пределах видимости не было заметно вообще ни души.

Заключенный скорее всего даже и не предполагал, что кто-то уцепился за его плот, и несколько мгновений Грэхэм колебался, не напасть ли на него первым. Но он опоздал – мужчина повернулся и изумленно уставился на старика. Какое-то время они просто смотрели друг на друга, мужчина – медленно поднимаясь на четвереньки, Грэхэм – все еще наполовину плавая в воде. Затем заключенный оглядел пустынный пейзаж и уныло покачал головой. Очевидно, он не собирался избавляться от Грэхэма, – возможно, посчитал старика неплохим источником пищи на будущее, а возможно, испугался одиночества. Он переполз через дверцу люка, схватил Грэхема за руки и втащил его на борт.

– Только ты и я. – Это было все, что сказал заключеный, снова ложась спиной на поверхность плота, мягко покачивающегося на спокойных волнах.

* * *

Для тех, кто находился на борту фрегата «Чатам», эта ночь выдалась тяжелой. До самого утра экипаж корабля противостоял натиску огромных волн и ураганного ветра. Однако к тому времени, как первые лучи солнца озарили небосклон, погода стала значительно лучше, а шторм ушел на юг, очевидно, изменив за ночь свое направление.

Коннор Магиннис спал очень беспокойно, и теперь, проснувшись, он лежал и вслушивался в удары волн о днище корабля. Коннору хотелось знать, достигло ли судно, на котором отправили его отца, Австралии, и молился о том, чтобы «Веймут» не оказался в эту ночь где-нибудь поблизости от эпицентра бури. Коннор еще не думал о том, что будет, когда ему в конце концов удастся найти своего отца. Что-то заставляло Коннора идти вперед, и он решил поразмыслить о том, что ему делать, когда для этого наступит подходящее время.

Повернувшись на бок, Коннор посмотрел на Зою Баллинджер, которая лежала рядом, прижавшись к нему спиной. Кровать была довольно узкой для двоих, однако превосходно подходила для Коннора и Зои, которым никогда не было тесно на ней в объятиях друг Друга.

– Зоя, – тихо прошептал Коннор, но не для того, чтобы разбудить ее, а желая просто еще раз услышать, как звучит ее имя.

Он нежно прикоснулся к длинным, с медным отливом волосам Зои, провел пальцами по струящимся локонам, затем скользнул рукой под одеяло и потянулся книзу, ощутив волнующее тепло ее упругого тела.

Зоя тихо застонала во сне и прильнула к нему, обвив рукой его шею. Ни на Зое, ни на Конноре не было ночной одежды – после первой ночи они больше ни разу не побеспокоились о том, чтобы соблюдать формальные приличия.