Ниже бездны, выше облаков - [2]

Потом меня оттащили какие-то тётки, ещё и матери нажаловались.

За разбитый нос мать устроила порку, хотя обычно смотрела на подобные вещи сквозь пальцы. Жалобы соседей и воспитателей пропускала мимо ушей, правда, не потому, что она у меня такая демократичная, просто на воспитании особо не заморачивалась. Но в детстве я принимал её равнодушие за доброту. Гордился, что вечером меня единственного не загоняют с улицы домой, разрешают ездить на речку одному, не зовут обедать среди игры.

После того ночного происшествия мать отвешивала мне затрещины по любому поводу и при этом умудрялась демонстративно не разговаривать. Самое большее, могла бросить фразу типа «Ты мне всю жизнь испортил!» – и опять молчок на целый день. Я недоумевал, с чего вдруг такие перемены, почему она всё время злилась и распускала руки. Теперь-то понимаю – мать отчаянно пыталась наладить личную жизнь, что и так с ребёнком не слишком просто, а тут я ещё и кавалера отпугнул. Вот и срывалась на мне.

Зато во дворе меня зауважали. А это, как оказалось, не только приятно, но и выгодно. Давали кататься на велике – своего у меня не было. Одалживали диски с аниме и боевиками. Приглашали в гости рубиться в GTA (и если о велике я ещё мог помечтать – мать, случалось, роняла такие посулы, хорошенько выпив, – то компьютер в те годы был для меня совершенно за гранью реальности). Новые друзья появились. Особенно я сдружился с двумя – Костей Бахметьевым – их семья только-только переехала в наш дом – и Эдиком Лопырёвым. Этот Эдик таскался за мной целыми днями – всё потому, что я и за него вступился перед Стасом.

С Лопырёвым никто не хотел водиться. А я и подавно. Он был маленький, хилый, да ещё и плаксивый – ну какие с ним игры? Но главное, все во дворе дразнили его козявочником – за то, что он в носу ковырял. Дружить с таким считалось зазорно. Сто раз собирался послать его куда подальше. Но он так жалостливо и искательно заглядывал в глаза, так робко улыбался. Ну как тут пошлёшь?

* * *

Лопырёв жил по-барски. Но и ему вечно чего-то не хватало. То одно клянчил, то другое. Хотя предки ему ни в чём не отказывали. Ну или почти ни в чём. Иногда, жаловался он, отец его ни с того ни с сего «включал» жлоба и отказывал в самом элементарном. Но Эдик не отставал и канючил до последнего, пока папаша не сдаст позиции. Бывало, это вожделенное «самое элементарное» сразу же надоедало и переходило ко мне в качестве презента. В те годы я не умел распознавать унизительное снисхождение и принимал подачки за подарки, да ещё и радовался.

Мне вообще нравилось бывать у Лопырёвых. Нравилась Эдика мать. Она, завидев меня, всегда премило улыбалась, угощала пирожками, которые, между прочим, пекла сама (если бы моя мать хоть раз что-нибудь состряпала, я бы, скорее, решил, что её подменили). А ещё она повторяла: «Какое счастье, что у Эдички наконец-то появился друг. И я очень рада, что это ты, Дима». Тут я, надо признаться, сильно недоумевал. Почему Эдик за меня держался, было как раз понятно: Стаса я отвадил и потом, когда уже учились, пару раз вступался, пока Эдичку в покое не оставили. Я же в своей параллели был старше всех, кого на год, кого на два, а кого чуть ли не на три. Это моя беспечная мамаша забыла вовремя отдать меня в школу с ровесниками, хотя уверяла бабку, что намеренно отложила, типа «пусть отдохнёт». А на следующий год, как раз перед первым сентября я заработал перелом голеностопа и три месяца скакал на одной ноге. Так что в школе я был переростком. Хотя возраст здесь дело десятое – авторитет на одном «всех старше» не построишь. На Эдика вон и совсем мелюзга поначалу наезжала. Ну ладно, школа не в счёт. Самое большое, что ему там прилетало, – это пара пинков, а от этого ещё никто не умирал. А вот от Стаса он страдал, как никто. Пацаны рассказывали, тот его и в грязи заставлял на коленях ползать, и ботинки лизать. И это ещё не самое гадкое – Стас на всякие извращения был очень изобретателен. Так что понятно, с чего Эдик привязался ко мне. Я у него был словно защитный тотем. Только вот матери Эдика с чего радоваться? Лопырёв, по его словам, от родителей всё скрывал. Наверняка так оно и было. Иначе его мать сама бы этого Стаса давно натянула.

Так что её восторги на мой счёт были совершенно непонятны. И это при том, что мамаши других пацанов вечно на меня косились недовольно. Даже родители Кости Бахметьева, моего лучшего друга, постоянно его накручивали: из плохой семьи, никакого воспитания, научит дурному. Хотя сами, бывало, усядутся всем скопом ужинать прямо из сковородки, чтобы тарелки потом не мыть. Ложки стучат, челюсти работают – в общем, дружный семейный ужин. Мне-то без разницы. А вот моя мать от такого зрелища точно бы как минимум опешила. У неё на этот счёт просто бзик был: вилки, ножи, салфеточки. Хотя дома чаще всего едой даже не пахло. Раньше она работала официанткой в дорогущем ресторане – может, там нахваталась. У Лопырёвых, кстати, разводили те же церемонии. Зато, когда мне доводилось сидеть с ними за одним столом, я чувствовал себя вполне непринуждённо. А мать Эдика ахала: «Ты ешь как культурный человек». Всё бы ничего, только это «как» коробило. Но она хотя бы, одна из всех, нос от меня не воротила и даже наоборот, всячески привечала.