Низами - [7]

Шрифт
Интервал

В области художественной литературы это движение привело к тому, что арабский язык начинает постепенно уступать свое место персидскому. Персидский язык этот, называвшийся тогда фарси или дари, имел, повидимому, уже в VI веке распространение от Балха до Бухары. Иранская знать, в годы наивысшего могущества халифата гнушавшаяся своего родного языка, называвшая его «грубым и мужицким» и всячески подчеркивавшая свое пристрастие к арабскому, в эпоху владычества Саманидов, наоборот, начала всячески поощрять этот язык и поддерживать поэтов, старавшихся доказать, что на языке дари можно создать художественные произведения, по красоте не уступающие лучшим созданиям арабской музы.

Результатом этого антиарабского движения явился мощный литературный подъем. Все лучшие поэты Средней Азии и Хорасана устремились в Бухару, и саманидский двор стал средоточием новой персидской литературы. Главой всей этой литературной школы стал один из величайших лириков мира - знаменитый Рудаки, родоначальник таджикской литературы (умер в середине X века). Из его произведений до наших дней сохранилось, к сожалению, очень немного (около восьмисот двойных строк). Но и это немногое показывает, что похвалы, расточаемые по его адресу средневековыми ценителями литературы, не были преувеличены. Это был величайший мастер слова, облекавший свои мысли в безукоризненную по своей классической простоте и четкости форму. Кроме лирических произведений, им было создано еще семь эпических поэм, к сожалению, не сохранившихся. Дошедшие до нас отдельные строки из его поэмы «Калила и Димна», построенной на материале индийского эпоса, говорят о том, что и эта поэма, несомненно, не уступала его лирике и была одной из лучших обработок этого сюжета, обошедшего все литературы мира.


Рядом с Рудаки подвизался погибший в расцвете лет Дакики (середина X века), страстный поклонник родной старины, все свои силы стремившийся отдать на ее воскрешение. Он задумал грандиозное творение - изложение в стихах всей легендарной истории иранских царей. Начал он свой труд с повествования о создателе религии древнего Ирана - Заратустре (греческая форма - Зороастр), но успел написать только около тысячи двойных строк, когда кинжал убийцы оборвал его жизнь. Завершить начатый им труд взялся знаменитый Фирдоуси (934-1021). Его «Шах-намэ» (Книга царей), одно из лучших созданий мирового эпоса, таким образом, тоже связана с литературным движением саманидской школы.

В конце X века саманидское государство рухнуло под ударами двигавшихся с востока тюркских завоевателей. Место Бухары заняла Газна, где находился блестящий двор грозного завоевателя - султана Махмуда (969-1030). Хоть Махмуд по происхождению был тюрком и с его воцарением власть перешла в руки тюркской военной аристократии, но официальным придворным языком и при нем остался дари. Стремясь воспроизвести при своем дворе все обычаи Саманидов, он также привлекал в Газну всех лучших поэтов своего времени. При его дворе выдвинулся ряд талантливейших поэтов, возглавлявшихся мастером пышной придворной оды - Унсури из Балха (умер в начале XI века). Поэты газневидского двора за образец для своего творчества взяли Рудаки и его школу, и все их усилия были направлены на то, чтобы не только сравняться с ним, но, если возможно, и превзойти его совершенством техники. Таким образом, первая половина XI века не только не ослабила роста персидской литературы, но еще более укрепила и расширила ее.

В середине XI века страны Переднего Востока были, как мы уже говорили, захвачены тюркским народом - гузами. Власть перешла к сельджукам. Сельджукские правители были почти все неграмотны и совершенно чужды мусульманской образованности. Поэтому им не приходилось помышлять о создании своей новой культуры. Явившись волей-неволей продолжателями газневидов, они должны были сохранить и их придворный язык. Но если владения Махмуда простирались на запад не далее Рея, то сельджуки захватили весь халифат. Распространяя свою власть, они тем самым содействовали и распространению персидского литературного языка. Нам известно, что вплоть до первой половины XI века в западных областях Ирана и Азербайджана делались попытки поднять местные диалекты до уровня литературного языка. Огромные достижения персидской литературы саманидской и газневидской эпохи доказали, что состязаться с персидским языком будет трудно. В результате язык этот воцарился в качестве основного литературного языка (языка художественной литературы) почти на всем протяжении огромных владений сельджуков. Местные диалекты были вытеснены. Получился любопытный исторический парадокс: расширение власти тюркской военной аристократии привело к распространению языка, первоначально не выходившего за пределы Средней Азии.

Проследить первые шаги появления персидского языка в Азербайджане мы пока не можем. Можно только констатировать, что в начале XI века в главном городе южного Азербайджана, Тавризе, уже появляется такой исключительный мастер персидского стиха, как знаменитый Катран ибн-Мансур.

Поэт этот родился в Шадиабаде, недалеко от Тавриза, вероятно, около 1010-1013 годов. Повидимому, он чуть ли не с детского возраста начал заниматься поэзией, ибо уже между 1029-1038 годами он выступает в качестве придворного поэта при Шаддадиде Абу-л-Хасане Али Лашкари, столицей, которого была Ганджа. Некоторое время Катран провел в Нахичевани при дворе Абу-Дулафа Деиранп, но затем вернулся в Тавриз и поступил на службу к представителю мелкой династии Бени-Раввад Дбу-Мансур Вахсудан ибн-Мухаммеду (1029- 1060) и его сыну Мемлан ибн-Вехсудану, которым и посвящена большая часть его пышных касыд (од). Страшное землетрясение 1042 года застало его в Тавризе, и он посвятил ему стихотворение, позволяющее думать, что это бедствие он видел собственными глазами.


Рекомендуем почитать
Ковчег Беклемишева. Из личной судебной практики

Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.


Пугачев

Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.