Нити разрубленных узлов - [4]

Вернее, почти пустой.

Быстрые взмахи раскрывающихся черно-синих крыльев невозможно уловить глазом. Кажется, что бабочка, покинувшая надежное убежище кокона, замерла на краешке изъеденного своим предыдущим воплощением листа, а вот воздух вокруг нее быстро и ощутимо мутнеет облаком пепла над потухшим пожарищем.

Я непроизвольно закрываю ладонью нос и рот. Герто делает то же самое, хотя нам ничто не может угрожать: хрупкое создание, столь неуместное посреди снегов и морозов, живет всего несколько минут, успевая наделить своим ядовитым даром лишь тех, кто находится рядом.

Тех, кто готов его принять.

Тех, кто жадно склоняется над прозрачным сосудом и дрожащими ноздрями втягивает в себя мертвенно-серый туман.

Вдох. Другой. На третьем они падают. Кому повезло — обратно, в покинутое было кресло, кому не повезло — на паркетную мозаику пола. Проходит минута, и в зале больше нет блистательного общества, собравшегося в ожидании чуда, остались только безвольные тряпичные куклы и вялое насекомое, сейчас не вызывающее ни восхищения, ни трепета.

Лезвие даб-дора срезает верхушки горящих свечей, и канделябр летит, направленный рукой Герто, в самую середину стеклянного купола, который через мгновение звонкими осколками осыпается вниз, прямо на людей, лишившихся сознания. Да, кто-то из них непременно поранится, но намного важнее убить морозным воздухом дитя знойного юга, а что касается этих несчастных…

— Кана?

Она приходит на зов, вихрем врываясь в потолочный пролом и повисая над столом, в центре которого доживает последние мгновения существо, ставшее проклятием империи Дайа. Под длинным подолом пышной юбки не видно ног нашей защитницы, но мне почему-то кажется, что Кана пританцовывает от нетерпения. Впрочем, так и должно быть: девочка хочет поскорее приняться за свою работу, а наша на сегодня закончена.

Мы с Герто возвращаемся обратно, туда, откуда начали ленивый путь двух медуз, — к просторным саням, по бокам запряженным пепельногривыми вивернами. Звери дремлют, положив лобастые головы на лапы, не отвлекаясь даже на наше приближение. Только когда сани, скрипнув, чуть приседают под добавившимся весом, справа раздается недовольное урчание разбуженной кошки.

Проходит еще минута или две, и теперь взрыкивают уже все виверны, потому что к двум живым присоединяются пять полуживых тел, принесенных ветром из ладоней заботливой Каны. Да и она предпочитает занять место рядом со своими подопечными, а не добираться до города на крыльях природной магии. Должно быть, устала. Хотя кто их знает, этих «выдохов»…

Виверны напрягают спины, раздвигая кожистые крылья, делают несколько бесшумных шагов по снегу, каждый раз зябко отряхивая лапы, и поднимаются в воздух. Ремни упряжи натягиваются, заставляя нагруженные сани последовать примеру зверей, умеющих летать, и земля, накрытая белым плащом, начинает уходить вниз.

Видно, что Кане больше всего прочего хочется сейчас вздремнуть, но она не позволяет своим глазам закрываться. Ответственная девочка. Знает же, что «вдохам» сейчас ничто не угрожает. Это раньше, еще во времена моего детства, на караваны, подобные нашему, частенько нападали, чтобы сжечь на большом огне тех, кто переступил границу мира. Это теперь защитников старых традиций приструнили. По непонятной причине, кстати, ведь недовольных со временем не становится меньше. Более того, в столице, как утверждает свежая сплетня, их ряды медленно, но верно пополняются представителями весьма влиятельных семей.

Хотя торговать «вратами мечты» все равно будут, даже под страхом смертной казни до седьмого колена. Уж больно хороший куш можно получить. И покупатели всегда находятся. Мне, помнится, тоже предлагали купить. Только со временем ошиблись: я к тому дню вдоволь насмотрелся на застывшую в странном сне Либбет и всерьез подумывал лишь о том, чтобы поскорее удрать от столичных соблазнов.

До усыпальницы меньше часа лету. Вот под нами еще проплывают снежные поля с первыми прогалинами, оставшимися от недавней оттепели, а стоит отвести взгляд или зажмуриться на мгновение, и в нескольких футах от полозьев саней уже горбятся черепичными спинами дома на окраине Наббини.

Городок маленький, ничем не примечательный, удаленный от излюбленных имперской знатью мест времяпрепровождения. Словом, лучшее место, чтобы жить спокойно. Правда, здешний покой требовался вовсе не мне: я взвыл от скуки уже спустя дюжину дней, когда перезнакомился со всеми местными красавицами и мудрецами. Но моя свобода была связана по рукам и ногам ожиданием пробуждения племянницы, и пришлось смириться. Вернее, повнимательнее принюхаться к тому, чем время от времени дышал захолустный городок. А потом зверь и в самом деле, как это обычно происходит, выбежал на ловца. Лоб в лоб…

Виверны входят в спираль приземления. Примерно три с половиной круга, и лапы наших ездовых животных мягко пружинят, касаясь припорошенных инеем камней брусчатки. На высоких галереях внутреннего двора не видно ни единой живой души. Точно так же пусты и стены просторного дома, лишенные малейшего отверстия. Свет здесь не нужен, обилие свежего воздуха и вовсе ни к чему, потому что «вдохи» все равно что мертвецы: им и слабого сквозняка хватит. Эти простые вещи мне объяснили, еще когда я обустраивал покой Либбет. Правда, тогда в жестокую правду верилось с трудом, и уши сами собой пропускали мимо любые слова, хоть чем-то ужасавшие воображение. А потом насмотрелся. Привык.