Нити разрубленных узлов - [14]

Да, они не теряют человеческий облик. Кто-то даже становится совершеннее, чем был. Если захочет, ведь «выдох» может изменять свое тело. В любую сторону. Но людьми они все же перестают быть. Что происходит там, за «вратами»? Никто никогда не мог ответить. Ходят слухи, что сразу по пробуждении воспоминания еще сохраняются, но до обидного обрывочные, касающиеся лишь самых последних мгновений странного сна. А спустя несколько часов они полностью стираются, и человек, переставший быть человеком, навсегда забывает, где странствовал и что делал во время отсутствия души в этом мире. Впрочем, все остальное «выдох» тоже помнит неважно.

Имена, события, но, как правило, только давние — вот и все, что остается в памяти вернувшегося к жизни. И никаких чувств. Ни по какому поводу. Неудивительно, что рано или поздно новорожденные маги предпочитают покидать родные дома и уходить туда, где смогут обрести новую семью, не пылающую страстями. Вот и Либбет уйдет. Не сегодня и не завтра, конечно, но это все равно случится. А потом я останусь совсем один в мраморно-лиственничных стенах имения Да-Диан. Вот тогда, наверное, и начнется настоящая скука…

Дракон время от времени всхрипывает, словно напоминая хозяину, что уже слишком стар для частых прогулок. Надо будет озаботиться новым ездовым зверем. Вызвать торговца, выбрать яйцо, заняться приручением. На это понадобится не один месяц. И это будет хоть каким-то развлечением. Если я все-таки почувствую вкус к жизни.

А еще можно жениться. Но о поисках супруги следует задумываться уже только после того, как Либбет покинет имение. Так же как и о поисках слуг.

Снег на дворе прибит плотно-плотно, словно толпа усердных работников день напролет возила по нему деревянный каток, и драконьи лапы не проваливаются в белый ковер ни на волосок. Не хрустит, не скрипит под ногами, а на ощупь оказывается совсем гладким. Словно лед, о чем заявляет ладонь, которой я дотрагиваюсь до мерзлого полотна, застилающего камни.

Дракон, дождавшись, когда я отойду на безопасное расстояние, взмахивает крыльями, снимая тонкую стружку инея, а может, и мраморной плитки с так некстати подвернувшейся стены, поднимается в воздух и направляется к своему гнезду на северной башне. Чтобы лечь там, свернувшись громадным клубком, закрыть глаза и смотреть сны, пока хозяйский свисток вновь не призовет на службу.

В прежние времена требовалась дюжина слуг, чтобы содержать одну только ящерицу в чистоте и довольстве, а на весь остальной дом нужна была и вовсе целая армия…

В прежние времена, которые уже не вернутся.

Створки парадной двери распахиваются, открываясь не ровно настолько, чтобы можно было протиснуться, а на всю возможную ширину. Другой дом непременно оказался бы выстужен, подобным образом принимая гостей и хозяев, а в моем от порога до потолка главного входа натянута чуть звенящая завеса теплого воздуха, не позволяющая морозу проникать внутрь. Она щекочет кожу, когда я прохожу сквозь, заодно подсушивая одежду и сбивая крупинки снега с сапог. Полезная и безобидная. Нужно только ненадолго задержать дыхание.

Прилестничный зал загроможден переплетениями нитей, создающими впечатление, что в имении поселился и вознамерился сплести паутину гигантский паук. Радужные и однотонные, разобранные по цветам и смешанные друг с другом, они растянуты прямо в воздухе, за который, видимо, и держатся, потому что креплений нигде не видно. Когда я касаюсь пальцами одной из нитей, она упруго выпрямляется, хотя чуть растрепанные кончики висят совершенно свободно. А в следующий миг приходится уворачиваться от утка, бодро скользящего по шелковой паутине и тянущего за собой двойной шелковый шлейф.

— У меня будет новый домашний халат?

Либбет недоуменно поднимает голову от книги:

— Тебе нужен новый халат?

Вот в этом весь «выдох»: нет чтобы удивиться, съязвить, отмахнуться, в конце концов, — сразу следует вопрос по существу. Вопрос, лишенный хоть какого-то оттенка чувств. Надо? Сделаем. Только скажи.

— Шучу.

— А!

Она опускает взгляд к строчкам букв, и я только теперь полностью осознаю, что Либбет вряд ли помнит смысл слова «шутить». И вряд ли понимает. Просто приняла за правило, что, если я так говорю, значит, моя предыдущая фраза не нуждается в немедленном воплощении в жизнь.

Из «выдохов», наверное, должны получаться идеальные слуги. Но мне, честно говоря, все чаще и чаще хочется чего-то нахально-несовершенного. Пусть они будут подворовывать, валяться на хозяйской постели, блудить, устраивать всяческие пакости по незнанию либо с умыслом. Неважно. Но они будут людьми. Обыкновенными. Такими, чьи мысли и действия я могу понять и хоть как-то объяснить.

Прядь золотистых волос сползает на лоб и тут же возвращается обратно. Но если бы другая женщина устроила из поправления прически целое представление, прежде всего для себя самой, то Либбет остается увлечена чтением, и все происходит без участия рук. Впрочем, увлечена — слишком сильно сказано. Она напряженно смотрит в книгу, словно видит не слова и фразы, а набор фрагментов, из которых нужно сложить заданный, но неведомый и непонятный узор.