Нить неизбежности - [148]

Он опустился на крыльцо, закрыв ладонями лицо, чувствуя, что усталость, накопившаяся за этот долгий день, отпустит его не скоро. Лида присела рядом, положив голову ему на плечо, и в тот миг он больше ничего не хотел от жизни. Но жизнь только начиналась — Тлаа обрёл волю, и его не стало — зерно проросло.

Зерно проросло? Но ведь тогда, если верить брату Ипату, вечная ему память, именно он, Онисим Соболь, должен ощутить себя волей Тлаа, началом вселенной, мировой идеей! Но ничего подобного не случилось. Он открыл глаза и увидел, что пустота, которую они оставили позади себя, заполнилась новорождённым пространством. Теперь холмы, поросшие лесом, возвышались со всех сторон, и пересекающая ландшафт мутноватая река, закованная в гранитные берега, казалась здесь совершенно чужой, совершенно нездешней. Из-под каменного моста, который держали на бронзовых плечах несколько мускулистых изваяний, неторопливо выбрался заспанный старик в засаленной шинели, растерянно огляделся по сторонам, задержав взгляд на Лиде, и медленно растворился в воздухе.

— Лилль, — сказала Лида, не поднимая головы с его плеча. — Это Лилль. Наверное, он тут и будет за главного.

— Значит, всё — прощай, милая Галлия? — на всякий случай спросил Онисим.

— Значит… Честно говоря, после всего, что было, совсем не жалко. Я всё равно не смогла бы туда вернуться.

Отвечать не было нужды. Вокруг был мир, наполненный покоем, тем самым покоем, который снизошёл на него от солнечного зайчика, неторопливо ползущего по низкому сводчатому потолку кельи настоятеля монастыря. И невозможно было вообразить, что здесь когда-нибудь найдётся место для боли, страха, ненависти и чьих-то стратегических интересов, которые дороже человеческой жизни.

Отряд, свалив оружие в кучу, разбрёлся по окрестным лощинам, некоторые направились к реке, которая успела очиститься от мути. Лида уснула на его плече, и было немыслимо позволить себе шелохнуться, нарушая её покой.

А из мутных глубин памяти вдруг всплыли слова, то ли услышанные от какого-то проповедника, то ли где-то прочитанные: «И люди, отрешённые от ложных радостей и ложных печалей, разбредутся по миру. Земля и воды, жизнь и небеса будут принадлежать им от начала времён и до конца вечности…»

ПАПКА № 10

Документ 1

Заместителю начальника Департамента Безопасности Конфедерации Эвери Грессу Вико, лично, секретно.

Шеф! Прошу извинить меня за беспокойство, поскольку моё сообщение застанет Вас в неурочный час. Но если бы я стал дожидаться утра, это было бы прямым нарушением Вашего приказа — немедленно докладывать о всех кардинальных изменениях ситуации.

Итак, шеф, ситуация изменилась кардинально. Вчера в 2 часа пополуночи с борта корвета «Рысак» была обнаружена тростниковая лодка с тридцатью аборигенами на борту, следующая в направлении Сето-Мегеро. После предупредительного выстрела лодка легла в дрейф, и на борт корвета был поднят человек, заявивший, что он — Татьячепалитья, вождь племени тахха-урду, что он и его люди возвращаются к родным становищам и бледнолицые, которые «ранят воды железными лодками», не смеют им препятствовать, поскольку это противоречит нормам международного и морского права. Лишь после такого заявления задержанного капитан корвета связался с флагманом и доложил о создавшейся ситуации.

В 2:50 я в сопровождении двух штатных специалистов по этнологии поднялся на борт корвета. В результате получасовой беседы с Татьячепалитья выяснились следующие обстоятельства:

— Тлаа больше нет;

— тахха-урду возвращаются к родным становищам;

— Тлаа покинул мир, поскольку сам стал миром;

— Татьячепалитья не может задержать высадку на остров своих людей, поскольку они плывут на сорока и одной лодке;

— Татьячепалитья уважает право бледнолицых плавать на железных лодках;

— Татьячепалитья не будет против, если бледнолицые высадятся на острове, и готов считать их своими гостями, если сочтёт их дары достойными;

— тахха-урду не пойдут к своим становищам без своего вождя, а будут ждать его на берегу.

Мне так и не удалось выяснить, каким образом до него дошла информация об исчезновении Тлаа, но сопоставив его показания с наблюдавшейся нами вчера в 15:34 шарообразной голубой вспышкой на южном склоне Скво-Куксо, я пришёл к выводу, что внезапно возникшее стремление аборигенов вернуться на историческую родину не могло возникнуть без достаточных на то оснований.

В связи с тем, что после инцидента с эсминцем «Хек» наша эскадра в районе Сето-Мегеро была сокращена в шесть раз, и блокада всё равно не могла быть полноценной, и задержать все сорок лодок с аборигенами не представлялось возможным, я связался с командующим эскадрой и поставил перед ним вопрос о немедленной высадке на остров батальона морской пехоты, и, чтобы не рисковать жизнью матросов, прежде чем адмирал принял решение, на бортовом вертолёте корвета «Рысак» предпринял попытку совершить облёт района, где предположительно находился Тлаа.

В 3:50 на южном склоне Скво-Куксо мною лично с борта вертолёта был обнаружен костёр, и, по счастью, неподалёку от него удалось найти площадку, пригодную для посадки.

В 4:12 я в сопровождении доктора Гарбо, штатного этнолога ДБ, офицера связи и двух десантников обнаружил тростниковую хижину, окружённую плетёной изгородью. Во дворе находились спящие в креслах — женщина (на вид 30–35 лет), одетая в сильно пострадавший вечерний туалет, и мужчина (на вид 35–40 лет).