Нищий - [5]

Никогда все не казалось ему так ясно, как теперь. И с такой же ясностью он почувствовал, что жизнь медленно уходит из него. Ему становилось трудно дышать, очертания предметов теряли свою определенность, свет неоновых трубок в туннеле метро начал ему казаться серым. Но он не испытывал ни страха, ни сожаления: нечего было бояться и уж, конечно, не о чем было жалеть. И в этом медленном возвращении в небытие был даже какой-то соблазн, сладость неудержимого приближения к вечности - того, о котором он думал, когда был юношей, но которого он не мог себе тогда представить. Опять настала ночь, опять он вышел из метро, чтобы вновь начать свое долгое странствие через Париж, быть может, одно из последних, как он думал. Но сделав несколько шагов, он снова почувствовал железный обруч, сжимавший ему грудь с такой беспощадной силой, какой он никогда до тех пор не испытывал. Он хотел крикнуть и не мог, потом все ухнуло и исчезло. Он не чувствовал, как его поднимали, как его положили в санитарный автомобиль, как его везли в больницу.

Несколько дней он был в бреду, так как у него оказалось, помимо всего, еще воспаление легких, сопровождавшееся высокой температурой. До него смутно доносились иногда отрывки из "Болеро", сквозь которые вдруг прорывались могучие трубные звуки, значения которых он не мог понять. Доктор, который на следующее утро подошел к его кровати, остановился и прислушался с удивлением: нищий старик, которого вчера подобрали на улице, говорил так, точно он возражал какому-то воображаемому собеседнику. Но он говорил на очень чистом и правильном английском языке. Когда он пришел в себя, на третий день, доктор спросил его:

- Откуда вы знаете английский язык?

Вердье посмотрел на него своими невыразительными, потухшими глазами и ответил, что кончил университет в Англии.

- В Англии, - сказал доктор, - вот в чем дело.

Глубокой ночью Вердье, числившийся под номером сорок четвертым, проснулся оттого, что, как ему показалось, его позвал чей-то повелительный голос. Больной поднялся с кровати, стал босыми ногами на каменный пол, сделал несколько шагов, упал и умер.

Но в те двадцать четыре часа, которые отделяли утро того дня, когда доктор спросил больного, откуда он знает английский язык, от утра следующего дня, огромная административная машина пришла в действие, и то, чего до сих пор не знал никто, стало известно. И в одной из вечерних газет была напечатана статья, где все было объяснено: нервное потрясение Вердье, сопровождавшееся потерей памяти, и его внезапное исчезновение. Высказывалось предположение, что он провел много лет за границей и вернулся во Францию только тогда, когда вдруг вспомнил все, что предшествовало его душевной болезни.

После этого тело Вердье было потребовано его наследниками. Состоялись торжественные похороны, и Вердье был погребен в фамильном склепе. Его имя было написано золотыми буквами на тускло сверкавшей плите темно-серого мрамора. Завершение его жизни было внешне именно таким, каким оно должно было быть, и это было, в конце концов, победой того мира, из которого он ушел четверть века тому назад. Это можно было назвать победой этого мира, но только в том случае, если допустить, что смысл слова "победа" перерастает пределы человеческой жизни и проникает туда, где нет ни пределов, ни жизни, ни смысла, ни слов.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые - Мосты. 1962. Э 9.

Печатается по этой публикации.

В большой рецензии на рассказ Н. Я. Горбов, сопоставляя рассказ с документальными зарисовками Газданова "Из блокнота", где речь идет главным образом о русских эмигрантах, скатившихся на дно общества делает вывод о близости образа француза Вердье и нищенствующие русских. "В "Нищем" он говорит о французе Густаве Вердье. И ему удается - и как удается! нарисовать в высшей степени убедительный образ.

...Густав Вердье покинул богатство не оттого, что у него была ненависть к богатству, а потому что он не мог найти смысла появления своего на свет и смысла существования других людей.

Это проклятые русские вопросы, характерные для русской души. Он добровольно и с душевным отдыхом стал нищим и обрел свободу от всех связей и обязанностей"

"Не будь Гайто Газданов так одарен, так внимателен и так проницателен, - его попытка "пересадки" русской души во французское тело могла бы показаться натяжкой. Простота и художественная правдивость подбора образов, языка, сочетание и последовательность выбранных точек зрения, придают тексту большую рельефность. Один остается у читателя вопрос - не было ли у Вердье русских предков, о которых он ничего не знал? Не даром, ведь, ему приснились снег и метель" (Возрождение. 1962. Э 129. С. 149-150).

..."Болеро" Равеля... - Равель Морис (1875-1937) французский композитор. Колористичность, изысканная звукопись сочетаются в его музыке с ясностью мелодических линий, ритмической определенностью. В ряде произведений воплотил мелодику и ритмы Испании, в том числе в одном из самых известных - "Болеро"

"Блаженны нищие духом..." - Слова из Нагорной проповеди Иисуса Христа (Матфей, гл. 5, ст. 3; Лука, гл. 6, ст. 20).