Нищета. Часть 2 - [36]

— Что же вы собираетесь делать? — спросил он.

— Как можно скорее вернуться к дяде и все ему рассказать, чтобы он сообщил об этом судебным властям.

— Ваш дядя, дитя мое (этот подросток чувствовал себя взрослым рядом с наивной Кларой), — ваш дядя не поверит вам. Судя по тому, что вы говорите о его характере, он — ревностный католик.

— Да, ведь он — священник.

— Положим, для священника необязательно быть верующим, но ведь ваш дядя — верующий?

— О да!

— Ну, так он не будет колебаться, выбирая между показаниями девушки (хоть это и его племянница), которую все считают помешанной, и показаниями особы, всеми уважаемой, чуть ли не святой. Дядя не поверит вам.

— Дядюшка добр и справедлив!

— И все-таки, стоя на страже интересов церкви, он не сможет принять вашу сторону. Вы выдвигаете обвинение против людей, близких к церкви; об их злодеяниях постараются умолчать, чтобы избежать скандала.

Клара чувствовала, что юный бродяга отлично знает поповскую породу. Не питая на этот счет никаких иллюзий, он показал ей все это дело в его настоящем свете.

Пока шла беседа, младшие братья накрыли на стол; его заменяла большая надгробная плита. Была подана жареная рыба; робинзоны катакомб достали в честь Клары старые салфетки, принадлежавшие еще их матери, и древнеримскую посуду, найденную в склепах.

Разговор возобновился. Старшие — Филипп и Андре, подперев головы руками, задумались; малыши — Поль и Тотор, пухлые и розовощекие, с хохолками как у жаворонков, держались важно, подражая старшим. Если бы они носили такую же одежду, как все дети, ими восторгались бы, но они ходили в лохмотьях, и никто не обращал на них внимания. Эти ребята, избалованные не меньше, чем дети в богатых семьях, и откликавшиеся до сих пор лишь на ласкательные имена, сразу полюбили девушку, похожую на их сестру и одетую в ее платье.

— На вашем месте, — сказал Филипп, — я все же написал бы дяде, но остался бы здесь, в безопасности. Ваши враги слишком сильны, и вам не на что надеяться. Успокойте дядю, пусть он о вас не тревожится, и сообщите ему обо всем. Но, раз вы затеяли тяжбу со святошами, остерегайтесь их всех, даже собственного дяди!

— Нет, — ответила Клара, — я доверяю моему дорогому старому дяде. Он всегда был так добр ко мне! Думать иначе — значит оскорблять его.

Желая развлечь свою гостью, сироты показали ей подземные пещеры, где были собраны предметы, найденные ими при раскопках (иногда братья занимались и этим). Для антиквара их музей явился бы настоящей сокровищницей. Они могли бы продавать эти находки, но тогда им пришлось бы открыть тайну своего убежища, а ее нужно было хранить еще долго. Ведь там мирно протекало детство малышей, там покоилась вечным сном их любимая сестра… В одном из склепов братья показали Кларе могилу Марты. В летнюю пору ее украшали венки из полевых цветов.

Тронутая любовью и уважением подростков, Клара сказала Филиппу:

— Благослови вас Бог за все, что вы для меня делаете!

— Бог? — возразил юноша. — Если Бог существует и обладает могуществом, какое ему приписывают, то это самый омерзительный из злодеев, ибо он допускает преступления, в то время как мог бы их предотвратить.

Клара не ответила. Она была совсем сбита с толку.

На другой день лихорадка, придававшая ей бодрость, сменилась слабостью. Мальчики были вынуждены приподнимать ей голову, чтобы она могла глотнуть вина. Поблагодарив их взглядом, девушка вновь погружалась в тяжелую дремоту. Ни одна мать, ни одна сестра не были окружены таким вниманием, не пользовались таким уходом, как бедная Клара в подземелье, где сама свобода, воспитательница честных и храбрых людей, блюла нравственность сирот.

XIV. Старые товарищи

Бродар потерял надежду отыскать дочерей. Ежедневно, обойдя несколько селений, он возвращался со своим лотком в Париж, то на улицу Глясьер, то в переулок Лекюйе. Ему ничего не удавалось найти, точно так же как и торговке птичьим кормом. Никто не знал сестер Бродар, никто не мог указать их местопребывания.

Усталый, он приходил на улицу Шанс-Миди, где его почти всегда ждал Обмани-Глаз.

— Ну как, дела подвигаются? — спрашивал тот.

— Нет, — отвечал Бродар, и его мрачный вид подтверждал, что он говорит правду. Настойчивость старьевщика раздражала его. Чтобы не оказаться во власти этого человека, он понемногу расплачивался с ним вырученными деньгами. Напрасно Обмани-Глаз говорил: «Потом, потом!»

— Из «потом» не построишь дом, — отвечал Бродар с марсельским акцентом, в точности как Лезорн.

Он отдавал Обмани-Глазу почти всю выручку, а так как она была невелика, Жаку приходилось во всем себе отказывать, тем более что его не покидало намерение бежать с дочерьми из Парижа, как только он их найдет.

Однажды, проходя через Сент-Уэн[22], согнувшись под тяжестью лотка и опираясь на окованную железом палку, Жак подошел к группе крестьян и предложил им свои товары. Но, взглянув на окружающих, он побледнел. Один из них, уже старик, вглядевшись в его лицо, воскликнул:

— Бродар!

Этот человек, как и он, вернулся из ссылки…

Мысль о возможности таких встреч не приходила в голову бедняге, целиком поглощенному думами о детях. Растерявшись, он промямлил: