Нирвана - [25]

В это время на сцену легко взбежал сам Дмитрий Дмитриевич, расточая налево и направо улыбки, остановился на середине, коротко кивнул залу, и плавно полилась мягкая, обволакивающая речь. В середине одного из закругленных периодов целитель заметил присутствие майора, остановился на полуслове и сделал приглашающий жест. Волей-неволей Строкачу пришлось под перекрестными взглядами публики пробраться вперед и расположиться в середине второго ряда. Хотынцев-Ланда округло повел кистями - и все вошло в обычное русло.

Строкач расслабился, поддаваясь потоку слов, откинулся, устраиваясь поудобнее. Рядом сидела молодая женщина, не отрывавшая неподвижных глаз от лица целителя. На коленях у нее стояла двухлитровая банка с прозрачной жидкостью. Вода... Верно - в афишке значилось, что доктор сообщает целебный заряд разного рода предметам, в особенности жидкостям, которые сохраняют его продолжительное время. И действительно - Строкач только теперь заметил - бутыли, банки, бидоны имелись у многих.

Он вслушался.

- А сейчас расслабьтесь, и пусть мои слова достигнут самых тайных глубин вашего сознания. В ваши души вливается покой, словно густой золотистый мед, злые силы отступают, приходит чистота и свет. Мои слова входят в ваши сердца, наполняя их энергией, и даже простая вода, которую вы принесли, становится живительным эликсиром!..

На сцене происходили чудеса. Проделывая магические пассы, Хотынцев-Ланда усыплял пациентов, в одних вселяя бодрость, других буквально размазывая в креслах, лишив воли к сопротивлению. Он читал прошлое и вел по запутанным лабиринтам будущего, предсказывая ключевые моменты каждой судьбы с такой же легкостью, с какой огородник может предсказать урожай моркови на своей сотню раз перекопанной и знакомой до мелочей грядке. Люди шли и шли к нему на сцену - завороженно, беспомощно, как на заклание, в каком-то слепом экстазе. Близок к экстазу был и весь зал.

Голос целителя стал выше, зазвенел, как перетянутая струна:

- Человек должен оставаться верен себе, непрерывно вслушиваться в то, что подсказывает ему сердце. Тот, кто жил в чистоте, избегая слепых и неверных шагов, - сам гигантский источник энергии... - искреннее волнение, казалось, сжимает его горло. - Но если кому и случилось упасть - я подниму его к новой жизни, волью в него силу, открывающую путь к новым безоблачным небесам...

Странное возникало ощущение. Неважно, что там говорил Дмитрий Дмитриевич, но сердце сладко сжималось, дышать становилось легче, словно легкие наполнялись воздухом альпийских лугов. Однако засиживаться Строкач не мог. Впрочем, сеанс близился к концу - об этом можно было судить по состоянию зала. Многие находились в трансе, там и сям слышались кликушечье кудахтанье и визг. Досадуя, что не сообразил сесть с краю, майор начал пробираться к выходу, подгоняемый негодующими восклицаниями. У дверей его перехватил тот же крепенький, как боровичок, борцовского сложения юноша, который проверял билеты.

- Дмитрий Дмитриевич просит вас остаться. Сеанс заканчивается через несколько минут. - Заметив колебания на лице Строкача, он добавил: Пожалуйста, он ведь редко кого просит. Ему очень небезразлично ваше мнение. Вот сюда, в кабинет пройдите.

- А сколько еще до конца э-э... представления?

Юноша был возмущен, но сдержался:

- Минут десять, не больше. У нас это называется сеанс группового исцеления.

- Ясно. Однако передайте доктору мои извинения, - крайне спешу. Было необыкновенно интересно, спасибо, но - время. - Строкач виновато развел руками и покинул очаг нетрадиционной медицины.

Побеседовать с "биоэкзорцистом" Строкач планировал на следующее утро, но планы его изменила красная "восьмерка", стоявшая на улице близ знакомого подъезда. Именно поэтому майор остановился на площадке второго этажа.

Его визитом Засохин нисколько не был удивлен.

- Вы пунктуальны. Милости прошу. Час назад вернулся из поселка, служба наружного наблюдения может подтвердить. Аккуратный молодой человек, и на трассе держался корректно. Дело, конечно, ваше, я не возражаю. Если угодно - пусть зайдет, чашка кофе найдется.

- Благодарю, но, пожалуй, вдвоем будет удобнее. - Строкач не стал ни подтверждать, ни отрицать очевидное.

- Мне ведь скрывать нечего. Да и что можно утаить в этом мире, где идет непрестанный обмен информацией, где слово - материально до осязаемости. Я мгновенно ощутил обратную связь с вашим сотрудником, буквально читая его мысли.

- И мои, следовательно, тоже? - живо поинтересовался Строкач, проходя в скромно обставленную гостиную.

- Может быть, и ваши. Но - в следователи я не гожусь. Кто может взять на себя право судить дела людские?

- Не судимы, значит, будете? А ведь вам это на себе испытать пришлось, Иван Петрович.

- А я и не отрицаю, - все так же спокойно и с достоинством ответил Засохин, поглядывая на висящую в углу темную икону. - Но меня ведь не Бог - люди осудили. А людской гнев часто избирает неверную мишень.

- То есть, вы хотели бы, чтобы дело двадцатилетней давности было пересмотрено?

- Ничего подобного. Прошлого не вернешь, и роптать на него ни к чему. И случается, что ошибка странным образом может привести человека к истинному пути. В некой неведомой точке противоположности сходятся. Вы не согласны со мной, не спорьте, я это чувствую. Главная беда нашего времени то, что религия и наука - враждебные силы, разделенные меж собой, и потому зло неодолимо просачивается во все умы, как тонкий яд, вдыхаемый вместе с воздухом. Греховность помыслов искажает души, а следовательно, превращается во зло общественное.